Девушка смущённо опустила взгляд, отдёрнула жеребца, приблизившегося к кобылке, шепнула:

– Мне и так стыдно, а Вы знаете, что молитва не помогает. Уж лучше я обращусь к ведьме…

– Уж лучше ты обратишься ко мне! – прервал мужчина. – Хоть в десятый, хоть в тридцатый раз! И зверинец мне отдашь… нам. На перестройку. Негоже в слободе иметь церковь менее пышную, чем в соседней деревне. Это оскорбительно! Да и не по нраву бы пришла твоим братьям мысль о том, что сестра отдаёт их пожитки какой-то отвратной колдунье. Шарлатанке, аль зело злобной грешнице.

– По крайней мере, я её понимаю, а с вашим богом общаюсь на языке, не знакомом мне. Простите…

Колокола перестали звенеть. Элиза, не поднимая взгляд от земли, потянула лошадей к себе. Отец Ростислав проследил за стремительно отдаляющейся девушкой, окрестил её и прошептал молитву. Уже более походящую на проклятие.

Злоба и Блуд опаздывали, а потому спешили. Элиза, заметив бывшую подругу и её мужа, покраснела. Налились шёки краской у самой семейной пары.

Злоба остановилась, гневно смахнула прекрасную косу за спину – её гордость, изюминку и, страстно приобняв Блуда, шагнула к Элизе. Они встретились лишь на секунду, после чего стремительно разошлись в стороны. Но даже за это мгновение Злоба успела с ненавистью шепнуть:

– Шлюха!

А ведь Элиза и вправду любила Блуда. Как брата. Он напоил её огненной водой, привезённой с запада вместе с новой верой. Как и христианство, водка возымела страшное воздействие на людей, для которых самым крепким напитком являлись медовуха и перебродивший яблочный сок. Элиза не была исключением. После совершённого «греха», Злоба возненавидела подругу, но мужу вскоре простила: он знал, что она была бесплодна. Хотя в слободе ходили слухи и о бесплодии самого Блуда.

Элиза спешила к частоколу, вытирая слёзы, когда услышала детский смех. Горбатая старуха играла вместе с внучкой, сироткой. Однолетнюю девочку звали Дареной, старуху же так и кликали в деревне Старухой. Когда она была помоложе, её обзывали проституткой или сумасшедшей, так как Старуха ходила простоволосая и ела то мясо, кое не принято есть. Сейчас же она постарела, а после смерти детей начала трудиться на озере, чтобы обеспечить Дарену. Да и кошачье мясо она перестала есть.

Хотя странность осталась – ненависть ко всем и каждому. От скучной жизни.

В унисон Дарене заржала кобыла, почувствовав зубки самца на своём крупу, лягнула воздух. Девочка испугалась, венки на огромных, наивных глазах потемнели. Малышка заплакала, а Старуха сплюнула под ноги Элизе:

– Чтоб ты сдохла иль пропала, как твоя семья, прокажённая!

За частоколом, по заросшей орешником тропе, ведущей к колдунье, Элиза могла вдоволь нарыдаться, но она сохранила боль внутри. Ещё одна трещинка покрыла её сердце. Девушка жалостливо вздохнула лишь тогда, когда остановилась у Озера утопленников.

Постепенно переходящее в болото да ещё являющееся местом для отходов дубильни и текстильного производства, оно не было пригодным для жизни, но люди всегда замечали на нём одиннадцать белых фигур. Одиннадцать лебедей. И вот сейчас птицы замерли на водной глади, наблюдая за Элизой. Лошади заволновались, затрясли мордами. Девушка ещё раз вздохнула и потянула животинку к темнеющей вдали хижине.

В хате пахло травами, болотом и спиртом, в котором томились органы или же тела – эмбрионы. Колдунья выглядывала в ставни, отрицательно кивала головой. Ругалась, снова выглядывала, осматривала лошадей. Передумала, согласилась, после чего снова начала глаголить, словно набивая цену.

– Нет, девочка моя, для того, о чём ты меня просишь, надобна сила, коей можно сравнять с землёй эту деревеньку.

– Я принесу всё, что попросите, – девушка закусила губу. – Всё! Печень трески, корень мандрагоры, глаза дракона.

– Сперму улитки, ороговевшую кожу вороны, слюну паука, – продолжила колдунья, – кровь девственницы. Дорогуша, такими мыслями ты смущаешь моё достоинство. Я не какая-нибудь лекарка, а колдунья, уважаемая народом настолько, что аж жечь на костре боятся! То, что ты собираешься сотворить, не требует ингредиентов, ибо мы не будем лечить геморрой иль холеру. Мы будем снимать то, что наложено магией, значится, клин клином выбивать. Но – повторяюсь – сил мне не хватит! Однако имеется один метод. Оставишь коней – расскажу и покажу.

– Вы собираетесь их…

– Не совсем, – прервала колдунья. – Сыновьям отдать собираюсь. Так что? Согласна? Ну и хорошо. Бери. Только осторожно: пергамент старый – трескается. В нём сказка, но, как и в любой сказке, частичка правды имеется тоже. Умеешь читать?

Элиза промолчала.

– Есть картинки, по ним всё ясно, – кивнула ведьма. – Но если хочешь, я кратко перескажу сюжет. Лады? Хорошо, здесь говорится о волочайке и её муже, которого постигла беда. Что? Не знаешь, кто это такая? Проститутка, шлюха, куртизанка – выбирай. Что до меня, то я продолжу звать её волочайкой, ибо этого слова ты не знаешь, а мне важнее, что героиня этой сказки в первую очередь – человек и любящая мужа женщина, а уже потом та, кем её окрестил злобный люд.