Садясь на самолет в Майами, мы думали, что наши приключения закончились. Но не тут-то было.

Потеря хвоста в драке смертельна для аллигатора

Мы собирались переночевать в моем кабинете и наутро улететь домой из другого аэропорта. Зимней одежды у нас не было, и мы глазам своим не могли поверить, когда увидели, что лужи на посадочной полосе покрыты льдом. Дожидаясь автобуса в университет, мы едва не замерзли насмерть. Южная Флорида переживала самый сильный заморозок за семьдесят лет. Он продолжался целую неделю.

Оставив Настю в Ноксвилле, я тут же поехал обратно в Майами, чтобы посмотреть, как переживут холод аллигаторы и крокодилы. Когда я туда добрался, температура уже поднялась выше нуля, но оставалась необычно низкой. Потепление наступило только в марте. Короткие заморозки в тех краях случаются почти каждый год, но очень редко бывает, чтобы холодная погода задержалась надолго и море успело остыть. Мангровые протоки и лагуны были сплошь покрыты мертвой рыбой, среди которой плавали сотни замерзших ламантинов и морских черепах. На суше пострадали в основном завезенные виды, особенно рептилии. Бирманские питоны едва не вымерли.

Аллигаторов заморозок почти не затронул, но многие крокодилы не смогли его пережить. Те, кто уцелел, начали брачный сезон на месяц позже обычного. Еще больше досталось завезенным когда-то во Флориду очковым кайманам: большинство популяций полностью погибло.

Я начал набрасывать первые черновики диссертации. Это была медленная, кропотливая работа. Тремя годами раньше Стив сказал, что, по его мнению, проект у меня слишком большой и сложный для одного человека. Тогда я думал, что он говорит об объеме полевых исследований, но он имел в виду также процесс написания.

Мне по-прежнему не удавалось объяснить странные результаты наблюдений за миссисипскими аллигаторами и нильскими крокодилами. Почему одно из двух предсказаний моей теории работало только для крокодилов, а другое – только для аллигаторов? Все аллигаторы много ревели хором, но головой часто шлепали только те из них, кто принадлежал к популяциям, живущим в больших реках и озерах. У крокодилов было наоборот: шлепали много все, но часто и громко ревели только те, кто жил в маленьких прудах.

Как только я записал эти результаты в более-менее понятном виде, я послал их Джону Торбьярнарсону. Если кто-то и мог решить загадку, так это он. Джон часто помогал мне советом, и я с нетерпением ждал, каким будет его мнение. Но впервые за все годы он не ответил на мое письмо. Я решил, что он где-то в поле и не имеет доступа к интернету.

А потом мне пришло сообщение от одного из наших общих друзей. Джон погиб. Он скончался от церебральной малярии спустя несколько дней после перелета из Африки в Индию. Никто точно не знает, что произошло. Возможно, индийские врачи пытались лечить его медикаментами,

к которым африканские возбудители малярии уже выработали устойчивость. А может быть, Джон просто был слишком занят и недостаточно быстро начал лечиться.

Ему было всего 52 года. Большую часть жизни он провел в тропических болотах, часто работая по ночам, когда малярийные комары наиболее активны. Он прекрасно знал, как рискует.

Джон сделал больше, чем кто-либо, для спасения редких крокодиловых. Если бы не он, два-три вида, скорее всего, уже вымерли бы. Благодаря личному обаянию и чувству юмора он сумел организовать природоохранную работу в местах, где люди поначалу относились к подобным проектам крайне враждебно. Он помог десяткам молодых биологов и защитников природы. Как сказал кто-то на его похоронах, “вряд ли найдется еще человек, у которого было так много друзей и так мало врагов”.

Следующий брачный сезон аллигаторов был моим последним шансом разгадать загадку. Шел мой пятый год в аспирантуре; предполагалось, что диссертацию я должен защитить не позже апреля шестого года.

Мне нужно было как-то улучшить анализ данных. Стив обратил мое внимание на то, что я не мог пользоваться некоторыми полезными статистическими методами, потому что мои данные по аллигаторам были “несбалансированными”. Это означало, что мои места наблюдений располагались на карте несимметрично. По первоначальному плану я должен был разделить область распространения миссисипского аллигатора на четыре квадранта и в каждом из них найти одну популяцию, живущую только в больших водоемах, и одну, живущую только в маленьких. Но найти популяции второго типа оказалось очень сложно, и у меня были данные только по двум: в юго-восточном квадранте и в северо-западном. У меня были также данные по трем популяциям первого типа – из всех квадрантов, кроме юговосточного.

Я не мог найти больше популяций, живущих в маленьких прудах. Но если бы я добавил данные по живущей в больших озерах популяции из юго-восточного квадранта, выборка стала бы симметричной. Я мог бы разделить область распространения аллигаторов пополам (на северную и южную части или на западную и восточную), и в каждой половинке у меня были бы одна популяция из маленьких прудов и две популяции из больших озер или рек. Тогда я мог бы сравнивать похожие наборы данных и получить более четкие результаты.