ГЕЛЬБУРГ: Ну… да. Недавно… Но и давно тоже. (Жест, намекающий на прошлое).

ХЬЮМАН: Понимаю. Но напряжение только усугубляет положение.

ГЕЛЬБУРГ: Да. Я тоже заметил.

ХЬЮМАН: Только не думайте, что настал конец света, это не так. Вы еще молоды. Это — как море, оно то отступает, то возвращается. Но вы не должны забывать, что она вас любит и хочет.

Гельбург смотрит на него широко открытыми глазами.

Вы же знаете это, или нет?

ГЕЛЬБУРГ: (кивает, оставаясь какое-то время в раздумье). Моя свояченица говорит, вы раньше на пляже ходили гоголем.

ХЬЮМАН: Раньше — да.

ГЕЛЬБУРГ: Я часто спрашивал себя, может, это от того зависит, что Сильвия — единственная женщина, которая у меня была.

ХЬЮМАН: А почему это должно иметь значение?

ГЕЛЬБУРГ: Не знаю, но мне не давало покоя, что она, возможно, ожидала большего.

ХЬЮМАН: Знаете, так думают многие, и некоторые мужчины спят с большим количеством женщин не потому, что они более уверены в себе, а потому что боятся утратить эту уверенность.

ГЕЛЬБУРГ: (заворожено). Надо же! Я бы никогда не подумал. Врачу, конечно, приходится иметь дело со многими необычными случаями.

ХЬЮМАН: (доверительно). Каждый по-своему необычен. Но я здесь не для того, чтобы говорить о человечестве. Почему вы не попытаетесь рассказать мне, что произошло? (Он улыбается, пытается подыграть). Ну, давайте, выкладывайте.

ГЕЛЬБУРГ: Ну, хорошо! (Вздыхает.) Я лег в постель. Она крепко спала… (Обрывает, потом начинает снова. Кажется его переполняет что-то сверхъестественное.) Такого со мной еще никогда не было. Я испытывал огромную потребность в ней. Когда она спит, она еще красивее. Я поцеловал ее. В губы. Она не проснулась. Столь сильное желание я не испытывал в жизни еще никогда.

Долгая пауза.

ХЬЮМАН: Ну и? (Гельбург молчит.) Вы переспали с ней?

ГЕЛЬБУРГ: (не подходящий к данному моменту взгляд, полный ужаса; замер, словно встав перед выбором, прыгнуть в огонь или сбежать)… Да.

ХЬЮМАН: (с напором; замешательство Гельбурга для него загадка). И какова была ее реакций? Вы ведь говорили: прошло уже какое-то время с последнего раза.

ГЕЛЬБУРГ: (вынужденно). Э-э-э… да.

ХЬЮМАН: И как она отреагировала?

ГЕЛЬБУРГ: Она… (подыскивает слово)… задыхалась. Это было невероятно. Я подумал тогда о том, как вы мне говорили, что ей теперь нужна любовь. У меня возникло ощущение, что я помог ей. Я был почти уверен. Она стала для меня вдруг абсолютно иной женщиной.

ХЬЮМАН: Прекрасно. А она двигала ногами?

ГЕЛЬБУРГ: (не готов к вопросу)… Кажется, да.

ХЬЮМАН: Так да или нет?

ГЕЛЬБУРГ: Я был настолько возбужден, что не обращал на это внимания. Но мне все-таки кажется — да.

ХЬЮМАН: Это просто замечательно. Почему же вы тогда столь обескуражены?

ГЕЛЬБУРГ: Дайте мне рассказать до конца. Это еще не все.

ХЬЮМАН: Прошу прощения.

ГЕЛЬБУРГ: Сегодня утром я принес ей завтрак и… в общем… начал немного об этом говорить. Она посмотрела на меня так, словно я не в себе. Она утверждает, что абсолютно ничего не помнит, что вообще ничего не было.

Хьюман молчит, играя карандашом, как бы уклоняясь.

Как она может этого не помнить?

ХЬЮМАН: Вы уверены, что она бодрствовала?

ГЕЛЬБУРГ: Должна была, а как же иначе?

ХЬЮМАН: Она что-нибудь говорила во время всего этого?

ГЕЛЬБУРГ: Нет, но она и раньше не говорила особо много.

ХЬЮМАН: А глаза открывала?

ГЕЛЬБУРГ: Не уверен. Было темно, а глаза у нее и раньше всегда были закрыты (Нетерпеливо.) Она стонала, задыхалась… и должно быть не спала! А теперь говорит, что ничего не помнит?