Шрифт:
МАРГАРЕТ: Что тебя сбивает с толку?
ХЬЮМАН: Почему я всерьез воспринимаю твое недоверие.
МАРГАРЕТ: О, это абсолютно ясно, Харри, ты просто любишь правду.
ХЬЮМАН: (глубоко вздыхая, взгляд вверх). У меня больше нет сил.
МАРГАРЕТ: А что ты не попросишь Чарли Уитмена заняться этим случаем?
ХЬЮМАН: Она смертельно боится психиатров. Думает: это означало бы, что она сошла с ума.
МАРГАРЕТ: Но ведь в некотором смысле это так.
ХЬЮМАН: Нет, я абсолютно так не считаю.
МАРГАРЕТ: А что, нормально впадать в истерику оттого, что происходит на другой стороне планеты?
ХЬЮМАН: Когда она говорит об этом, для нее это не на другой стороне планеты, а прямо здесь, за углом.
МАРГАРЕТ: И это что, нормально?
ХЬЮМАН: Я не знаю, что это значит! Просто иногда у меня бывает чувство, что она знает нечто… Словно какой-то… какой-то невидимой нитью, тянущейся через полмира, она связана с некоей истиной, перед которой слепы другие люди.
МАРГАРЕТ: Думаю, тебе надо привлечь кого-нибудь, кто не потеряет голову, Харри.
ХЬЮМАН: Я не потерял голову!
МАРГАРЕТ: И ты действительно веришь, что Сильвия Гельбург находится под угрозой этих нацистов? Это реальность или истерия?
ХЬЮМАН: Ну, назови хоть истерией. Это что, лучше объясняет, что преследует эту женщину? Ее преследует не слово, Маргарет. Она что-то знает! Понятия не имею, что это может быть, и она, наверное, тоже, но я тебе скажу: это реальность.
Секундная пауза.
МАРГАРЕТ: До чего интересная у тебя жизнь, Харри.
Затемнение.
АНТРАКТ
Скрипач играет, музыка умолкает.
Сцена седьмая
Стентон Кейз стоит, скрестив за спиной руки, делая вид, что смотрит из окна. Тягостная атмосфера. Входит Гельбург, но Кейз не поворачивается.
ГЕЛЬБУРГ: Прошу прощения…
КЕЙЗ: (оборачивается). Доброе утро. Вы хотели поговорить со мной.
ГЕЛЬБУРГ: Если у вас найдется свободная минута, я был бы очень признателен…
КЕЙЗ: (садится). Вы неважно выглядите. Что-нибудь не так?
ГЕЛЬБУРГ: Нет, все прекрасно. Просто, может, я простудился…
И, поскольку его не пригласили сесть, он смотрит на стул напротив, потом опять на Кейза, который все еще заставляет его ждать, затем осторожно садится на краешек стула.
Я хотел только сказать вам, что чувствую себя виноватым в связи с этой историей на Бродвее. Мне, правда, очень жаль.
КЕЙЗ: Ну, всякое бывает.
ГЕЛЬБУРГ: Я же знаю, насколько ваше сердце лежало к этому проекту… и могу сказать: известие это настолько ошеломило меня; они даже и не намекнули, что вели переговоры и Аланом Кершовичем или с кем-то еще.
КЕЙЗ: Да, это большая потеря: я ведь уже переговорил в одним приятелем-архитектором по поводу ремонта.
ГЕЛЬБУРГ: В общем, я даже сказать вам не могу, как…
КЕЙЗ: Я ведь по-настоящему влюбился в этот дом. Это могло бы быть отличное клубное помещение. И прекрасное вложение средств.
ГЕЛЬБУРГ: Ну, не обязательно — если «Уонамейкерз» уедут…
КЕЙЗ: Кстати, об «Уонамейкерз» — это я должен вам сказать — когда я узнал, что Кершович нас обскакал, я был настолько ошеломлен после того, что вы мне говорили, что все это место придет в упадок, если они оставят дело. Кершович же не дурак, тут и говорить нечего. В общем, я поговорил с одним членом нашего клуба, а у него родственник в наблюдательном совете «Уонамейкерз», и тот сказал, что даже речи не было о том, чтобы закрыть дело. Он был полностью обескуражен от одной этой мысли.
ГЕЛЬБУРГ: Но человек из «ABC»…
КЕЙЗ: (с жестом нетерпения). «ABC» только получила заказ на ремонт бойлера, потому что «Уонамейкерз» заказал новые бойлеры у другой фирмы, и никакого отношения к закрытию фирмы не имеет. Абсолютно никакого.
ГЕЛЬБУРГ: … Не знаю, что и сказать. Я просто… мне ужасно жаль…
КЕЙЗ: Да, красивое здание. Будем надеяться, что Кершович сделает из него что-нибудь приличное. Не знаете, что он намерен там предпринять?