Я отдаю Ольге ее телефон и думаю: вот бы Матвей увидел меня сейчас, с макияжем и все такое. Хотя он видел, как я отплясывала голышом, и вряд ли после этого его заинтересует мой макияж. Если я вообще его интересую, потому что сейчас он говорил так, словно и не таращился на меня с монитора, как папуас на мешок бус.

– Дамы, ваш заказ.

Официант сноровисто расставил тарелки с нарезанным штруделем, поставил перед Ольгой чашку с кофейной пеной, а передо мной – чистый стакан и кувшинчик с соком. Надо же – перелили сок из пакета в кувшин. Очень мило.

– Еще что-нибудь желаете?

– Нет, спасибо. – Ольга улыбнулась. – Мы посидим, поговорим с коллегой. Главное, нам не мешать.

– Ну, что вы, никто не посмеет. Политика нашего заведения такова: к порядочным женщинам никто не должен приставать.

Он ушел, а я сижу и перевариваю сказанное.

– Что он имел в виду?

– Насчет чего?

– Насчет порядочных женщин.

– Лина, он же официант. – Ольга отпила кофе и удивленно вскинула брови. – Недурно… Сама посуди: это не простой бар, и меньше всего им нужны неприятности с полицией, а если начнется драка либо случайно зашедших теток обидят какие-то хулиганы – приедет полиция, примется вопросы задавать. А уж отличить обычных теток от проституток официант обязан уметь, и этот умеет. Как и посетители, весьма одиозные личности, я это успела заметить, но в нашу сторону никто и головы не повернул.

– Понятно. Оль… а если Мэтт не сможет?

– Вау! Вы успели познакомиться настолько близко, что ты называешь его Мэтт?

– Ну… он так представился.

– Понятно. – Ольга ухмыльнулась. – Хорош у меня сын?

– Ну…

– Второй точно такой же. – Ольга взяла ложечку и принялась за штрудель. – Повар у них тут очень хороший, кто бы мог подумать. Лина, мои дети – не священная корова, и если вы с Матвеем понравились друг другу, я не стану закатывать истерику. Ты хорошая девочка, воспитанная и не шалава, если что, я совершенно точно знаю, что мой сын, по крайней мере, никогда не будет голодным.

– Я… я ничего такого…

Ольга засмеялась и посмотрела на меня с откровенной иронией.

– Лина, если мой сын сказал, что его зовут Мэтт – это значит: ты ему понравилась. Так его называют только близкие люди. А, судя по твоей реакции, мой сын тебе понравился. Это жизнь, это нормально, я не из тех чокнутых мамаш типа твоей свекрови, которые считают, что не родилась еще та принцесса, которая достойна ее мальчика. Матвей сложный парень, с ним непросто, но если ты боишься, что я буду вмешиваться и ставить вам палки в колеса – забудь. Вы взрослые люди.

– Оля, мы общались две минуты по скайпу! Ничего… ну совершенно ничего такого!

– Ты видела табличку на моей двери в офисе? Что там написано?

– Аналитик.

– Именно. Так что я вполне способна просчитать наперед очень многие вещи, исходя из очень скупых вводных. Все, разговор закончен, поживем – увидим. Просто я сочла нужным сейчас обозначить свою позицию, учитывая твои сложности с общением и особенности семейной жизни. Если ее можно так назвать. Как тебя угораздило выйти замуж за такого слизняка, ума не приложу. Ты же красивая и умная девочка, талантливая, тонко чувствующая – как ты могла выбрать такого никчемного мужика с мамашей-психопаткой?

– Я… ну, просто бабушка умерла, а мой брат Петька женился и жил в другом городе, там все сложно с женой, и мне было невыносимо приходить в пустую квартиру. И тут Виктор – симпатичный и положительный, вот я и решила, что это неплохой вариант.

– Тебе никто никогда не говорил, что замуж надо выходить только по большой любви, когда ты понимаешь, что без этого человека ты в прямом смысле слова жить не можешь?

– Нет, никто.

Кто мог мне такое сказать? Моя мать, которая меняла мужиков, как перчатки? Это смешно, она о любви вряд ли вообще что-то знает. Мои бабушки? Бабушка Маша, замечательная, элегантная, ухоженная, овдовела в тридцать семь лет и с тех пор избегала как брака, так и всяческих о нем разговоров? Или бабушка Валя, для которой смерть ее никчемного и пустого мужика стала чем-то вроде второго Восьмого марта? Они обе ничего не знали о любви и браке, потому что их жизнь сложилась так, как примерно должна была сложиться и моя, если бы свекровь не решила, что я не пара ее сыну, но моя квартира им очень нужна. Нет, мне никто не рассказывал ни о какой любви, а дурацких бабских романов я не читаю, потому что там, во-первых, все вранье и выдумки, а во-вторых, сюжет всегда в них скучный: либо действующие лица какие-то состоятельные люди, живущие в своем мире, с поездками на Кипр и покупками дорогих машин с таким видом, что это им запросто, либо это тупо сказка о Золушке. Вот жила себе была какая-нибудь серая мышка, может, даже толстая, но духовно красивая. А потом что-то ужасное произошло, и ее спасает из беды принц – молодой, богатый и благородный, и в процессе спасения он влюбляется в нее, потому что она хорошая-прехорошая, а вокруг злые и алчные красотки, которым принц уже не доверяет. И он влюбляется в Золушку, решает все ее проблемы и после долгих терзаний все-таки уводит ее в закат, так сказать.

Фигня все это и отрава для мозга, потому что так не бывает. А бывает скучная жизнь, в которой пахнет борщом, стиркой и моющими средствами, и никакой принц не торопится спасать тебя и влюбляться в красоту твоей души, потому что принцы не ходят по тем улицам, по которым скачут табуны золушек в стоптанных туфельках и драных колготках, надетых под джинсы. Все это дикая лажа – то, что пишут в бабских романах, чтобы гражданки думали: если поезд ушел, то их ждет самолет. А ничего их не ждет, впереди старость и морщины, и скучная работа, на которой платят столько, что нет денег даже на новые туфли, не то что на пластического хирурга.

И все принцы – козлы.

– Лина, допей сок, чего зависла?

– Не хочется что-то. Я думаю – как там наш Мирон.

– Завтра позвоню и узнаю, в реанимацию нас вряд ли впустят. Что-то Матвей не звонит…

Словно в ответ на ее слова звонит телефон, она подносит его к уху и какое-то время слушает, потом прячет трубку в карман и жестом подзывает официанта.

– Счет, пожалуйста.

Счет материализовался моментально, она оплатила его и кивнула мне – поднимайся, на выход. Я беру свое пальто и закутываюсь в него – мне сразу становится уютнее, словно я черепаха, а пальто – панцирь. Вот летом мне очень неприятно бывает – жарко, и никакой подходящий футляр не отделяет меня от внешнего мира, а осень – самое то… хотя вода в реке просто ледяная, и это огромный минус.