За гнетущую холодность и кромешность,

За твою интрижность и персонажность,

Многослойность, многоэтажность,

За твою чертовскую сложность —

Платят

За вот эту потную влажность».

Ночью

Каждый час его подбрасывает с кровати.

Он бормочет как мантру: «Этот вой за окном — ветер».

И идёт в соседнюю комнату

Проверить,

Дышат ли дети.

Курит в кухне «честер» жены,

Пьёт из носика мутный чай.

Возвращается.

Засыпает.

Ещё на час.

март 2008

НОЧНЫЕ СТРАШИЛКИ. ЯН

Елене Ремизовой

Ян снимает тесный пиджак — жара. Ян завязывает шнурок и идёт, торжественный, как жираф: властелин окрестных дворов, ободряющий встречных: «Выше нос!», прядь откидывающий со лба, похититель коктейльных вишенок, дрессировщик бездомных собак, ужас кошек, любимец тётушек, продающих холодный квас, обладатель рекордно больших ушей и немыслимо синих глаз.

Ян шагает мимо цветущих лип, белых статуй, клумб и колонн к старой иве с косами до земли и бугристым больным стволом. Под корнями ивы закопан клад в старой банке из-под конфет: череп крысы, бусина из стекла, костяной пожелтевший ферзь, ключ с резной бородкой, перо совы или, может быть, пустельги, деревянный рыцарь без головы и десяток помятых гильз. Ферзь — большая ценность, сосед вчера за него предлагал свечу. Бусину с восторгом возьмёт сестра, может, станет добрей чуть-чуть. За перо и череп дают пинцет и пластмассовый автомат. Но сегодня у Яна другая цель — только ключ он кладёт в карман.

Дверь ждала давно. Тридцать лет во сне, в тишине, в духоте, в пыли. Дверь пока молчит. Через пару дней запоют две её петли.

Нас учили страшиться чужих людей, злых микробов и вещих снов. Мы чертовски бдительны на воде, на пожаре и в казино. Мы седлаем ветер, изводим крыс, но забыли, как быть с дверьми... В полумрак чердачный, на гребни крыш, в небольшой человечий мир дверь глядит из савана паутин, взгляд её холоднее льда. Синеглазый мальчик уже в пути. Будет весело, как всегда.

июнь 2010

НОЧНЫЕ СТРАШИЛКИ. ПЕТРИК

Петрик боится ложиться:

Пятую ночь

Петрику снятся злые шаги за спиной,

Резкий щелчок металла, хриплый окрик: «Эй, ты!»

Кончики пальцев за такт успевают остыть.

В горле комок, кастаньеты в ушах стучат.

Лямка футляра

рывком

слетает с плеча.

Гулкий негромкий стук.

Медный вкус во рту.

Всё, доигрался, парень.

Они уже тут.

Первый удар будет в спину, он знает,

ведь он здесь был.

Петрик послушно падает на бок,

мычит, как бык.

Слышит невыносимый,

страшный, как нож к ребру,

Хруст ломаемой деки, стоны рвущихся струн...

Он просыпается с воплем,

руками неверными воздух месит,

Шарит вокруг.

Находит.

На месте.

Она на месте!

Всё хорошо, жива, ни царапинки, ни пылинки нет...

Слуги молчат: слепой хозяин скрипку баюкает,

Гладит тугие струны, шепчет ей: «Не покинь...»

И узловатыми пальцами

Перебирает колки.

июнь 2008

«За сгоревшим бором, плешивым камнем...»

За сгоревшим бором, плешивым камнем,