Он вздохнул, собрался, будто исповедь принимает. Нет, ей нужен отец. Ей нужна строгость, нужна ясность. Улита вступила в такой возраст, в котором полно соблазнов. Надо вести ее твердой рукой, как лодку мимо скал, чтобы она не разбилась в щепы. Кто, если не он, даст ей эту ясность? Как Господь нам отец и ведет нас, пасет стадо свое грешное, так и он должен пасти свое малое стадо, вести корабль семейный.

– Я понимаю, в школе девочки, у многих из них богатые родители, – он говорил медленно, убедительно, как говорили в семинарии их учителя. Не вышло из него преподавателя, не сжился он характером с ректором, отцом Исаафом, ну то дело прошлое. Его беда, его норов проклятый подвел. Но и в Суджуке жизнь есть, с Богом всюду жизнь.

Какие споры гремели у них в семинарии, какие только вопросы не поднимались! И всегда их лектор, отец Лука, большой, грузный, утишал эти споры. Поведет седыми бровями, глянет на самых ярых крикунов – и вмиг те замирают, как воды Генисаретские.

– Они хорошо одеваются, у них дорогие вещи, – продолжал отец Сергий, смутно чувствуя, что говорит что-то не так, невпопад, не попадает он в струны ее сердца. Когда Улиточка росла, она была как солнышко, вся на ладони, вся открытая. А за последние полтора года все переменилось, она как будто закрылась, была рядом и нет ее, и все его слова – умные, взвешенные, отмеренные – падали в пустоту, не достигали ее сердца.

Вот и сейчас он обнимает ее, а она на самом деле где-то очень далеко. Не с ним, не здесь.

– Но мы – люди церковные, у нас другая жизнь, другой устав. Ты пойми, у них своя дорога в жизни, и один Бог знает, куда она их заведет, – продолжал он. – А твой путь – вот он, узкий, трудный, но прямой, правильный. Иди по нему, и все будет хорошо. Только не оступись, я тебя очень прошу, мир полон соблазнов, а тебе еще недостает мудрости их распознать. Не упади, милая.

«Хорошо сказал, – подумал отец Сергий. – Правильно, ясно».

Улита шевельнулась под его рукой.

– Я не могу упасть, – сказала она.

Отец посмотрел на нее с изумлением, ощущая давний задор, семинарскую закваску.

– И не такие падали, пигалица! Великие святые грешили, и каялись, и снова грешили, а она говорит – не могу упасть. Да ты…

– Я не могу упасть, – перебила она его. – Потому что меня подхватят.

Отец Сергий опешил еще больше.

– Доча, ты о чем?

– О нем, – Улита смотрела синими глазами, свет и тени за ее спиной разлетелись по стене летней кухни, ветер колыхал листы, и отцу Сергию на миг почудилось, будто за Улитой встает прозрачная крылатая фигура… Ветер налетел и умчался прочь, свет и тени легли иначе.

– Об ангеле. Он меня спас.

«Испуг, – подумал настоятель. – И потрясение, она такое пережила, конечно…»

– Ты иди к себе, – ласково сказал он. – Иди отдохни, доча.

Она кивнула, встала. Отец Сергий остался на скамейке, проводил взглядом ее хрупкую фигурку.

Улита шла и не горбилась.

Мама была подозрительно веселая, нажарила картошки, а вдобавок где-то раздобыла кусок свинины, сделала подливку.

Ярослав ковырял вилкой в тарелке и косился на мать, которая ходила по кухне, рассказывала про соседку, бабку Каробчиху, которая сегодня ездила на Центральный рынок и видела такую страшную аварию, гоняют эти молодые и ранние, совсем без тормозов, хорошо, что Ярик у нее хороший мальчик, да и машины у них, слава богу, нет, зачем им машина…

– Хорош… – сказал он наконец.

– Чего? – удивилась мама.

– Говори, чего случилось.

– Да ничего не случилось, – махнула полотенцем мама, но села. Сложила руки на коленях, посмотрела на него так, что у Ярослава заныли зубы.

Что-то будет. Очередная мамина идея об устройстве его будущего, как пить дать. Боится она, что вылетит из гимнасия.

«Мореходка? – гадал Ярик. – Судопочинка? Училище при Суджукском дорожностроительном?»

Елена Андреевна расправила полотенце на столе, торжественно положила руки.

– Письмо сегодня пришло.

– Какое письмо? – не понял Ярослав.

– От него. От папы.

Она выжидательно смотрела на него. Ярик молчал.

– Пишет, что соскучился.

– Ага, соскучился, – Ярослав насадил кусок хлеба на вилку, вытер тарелку. – Кулаки давно не чесал.

– Ярик! – укоризненно сказала Елена Андреевна, перебирая полотенце руками.

– Что Ярик? Разве не так? Ты что, забыла все?!

Мама помолчала, потом сказала с неуверенной надеждой:

– Что было, то прошло. Он пишет, что все по-другому теперь, что изменился.

Ярослав фыркнул.

– Ага, как же. Посидит и не такое напишет.

Мама смотрела не на него, куда-то в сторону, и руки у нее перебирали полотенце, пробегали по шву, складывали и расправляли, складывали и расправляли.

Почему она не смотрит?

– Он через месяц приезжает, – сказала мама.

Ярик застыл с вилкой.

– Ему два года еще сидеть, ты чего?

– УДО дали за примерное поведение, – со скрытой гордостью сообщила Елена Андреевна.

Ярослав отодвинул табурет, встал, отнес тарелку в раковину. Вода едва сочилась, отдавала ржавчиной, он зачерпнул соды, принялся тереть губкой тарелку, смывать, тереть, смывать и тереть.