На прибрежном частном аэродроме под Сан-Франциско их ждал проворный турбовинтовой «Хавилланд». Приземлившись в середине маршрута для дозаправки, он доставил Ли в Вашингтон. Вся операция была проведена американцами. Но хитрый доминиканец, получив информацию от Дика, подменил катер, и Ли оказался у него.

Кореец вздохнул, взял изящные белые палочки дня еды и прикоснулся к «собайги кимчи» — капусте, нафаршированной устрицами.

— Гм, — пробормотал он несколько мгновений спустя, — приготовлено не хуже, чем в Корее.

За «собайги кимчи» последовала миниатюрная плошка с «кичангом» — сырыми крабьими ножками, залитыми огненным соусом из красностручкового перца. «Кичанг», по корейским понятиям, считается закуской перед двумя основными блюдами — «бульгоги» и «собайги кимчи». «Бульгоги» представляет собой вершину корейского кулинарного искусства в области приготовления мяса. Ли любил сам готовить «бульгоги» и оценил поваров корейского ресторана в Вашингтоне. Они проделали все требуемые традицией операции: опустили тонко нарезанные куски говяжьей вырезки в смесь соевого соуса, сахара и специй и уложили затем на металлические прутья жаровни. Мясо пропиталось дымком березового угля и таяло на зубах. Оно даже не успело остыть за то время, что везли его из ресторана в дом Робсона.

Трапеза Ли завершилась «синсунло». Он пододвинул к себе большой бронзовый горшок с крышкой, похожий на русский самовар. Внизу горшка устроена небольшая жаровня, а через середину его проходит труба. Из нее вился легкий сизый дымок. Куски говядины, смешанные с кусочками репчатого лука и ароматическими травами, кладут на дно горшка. Сверху их засыпают мелко рубленными вареными яйцами, дольками огурца и моркови, говяжьей печенью, грецкими орехами и слегка поджаренными орехами гинкго. Сразу же после этого горшок закрывается тяжелой крышкой, а в жаровне раздувают угли. Через двадцать минут «синсунло» готово.

Вытерев жирные пальцы о вышитое полотенце, Ли налил в низкую глиняную плошку «Паем-соол» — тонизирующий ликер, который получают, помещая целую змею, гадюку, в 95-процентный спирт, полученный из риса. Зажмурившись, сделал несколько глотков.

По телу стала разливаться блаженная теплота. Но Ли не почувствовал себя умиротворенным. Наоборот, чем сильнее он пьянел, тем больше ненависти испытывал к Робсону. «Негодяй! — задыхаясь, прошептал кореец. — Обещал заплатить за лодку полтора миллиона долларов. Деньги должен был перевести на мой счет сегодня. Разумеется, этот мошенник не перевел их!»

Негодование Ли было так велико, что он с размаху швырнул глиняную плошку в стену. Плотная шкура леопарда, в которую попала плошка, самортизировала удар. Взвыв от ярости, он бросился на пол и вцепился в край ковра, пытаясь сорвать его с места.

Когда край ковра отогнулся, Ли заметил под ним маленький клочок бумаги. Глядя на него, он почему-то устыдился своего внезапного порыва, превратившего его в дикого зверя. Схватив бумажку, Ли медленно распрямился.

«Боже, накажи проклятого Робсона!» — было начертано на бумажке. Чуть ниже шла торопливая подпись: «Мануэль Эскобар».

— Выходит, я не первый узник этой башни! — с горечью заключил Ли. Он достал из пачки «Филипп Моррис» длинную тонкую сигарету и закурил.

Голова неожиданно сделалась тяжелой. «Наверное, слишком много выпил», — подумал Ли и прилег на кровать. Веки быстро налились свинцом, и кореец провалился в беспамятство.

Через несколько минут в комнату заглянул секретарь Робсона. Он прижимал к носу платок, пропитанный одеколоном. Внимательно присмотревшись к спящему Ли, секретарь снова затворил дверь.

Его нетерпеливо поджидала Лукреция.

«Ну и как он?» — спросили ее глаза.

— Спит, — пожал плечами секретарь доминиканца. — Как ребенок… нет, скорее как наркоман. — Он замялся, потом прямо взглянул в глаза любовницы босса:

— Наркотик, помещенный в сигареты, которые курит кореец, при многократном употреблении превращает человека в животное. Точнее, в человекоподобное существо, лишенное разума. Робсон хочет этого.

Лукреция залился смехом — серебряным, как колокольчик:

— Чего хочет Робсон, хочет Бог…

Перепрыгивая через ступеньки, она легко и быстро сбежала вниз по винтовой лестнице. Ее старинные ступени были стерты. Робсон специально распорядился не заменять их на новые. В его замке аромат старины должен был чувствоваться во всем.

— Когда начнешь операцию? — Лукреция оторвалась от русской черной икры, которую доставала из хрустальной вазочки золотой ложечкой.