Аргус слушал его с восхищением, потому что сам он до той поры никогда не слышал игры музыкальных инструментов.

– Эй, юноша, – сказал он, – подойди и сядь рядом со мной на этот камень. Здесь лучшее место в окрестностях, чтобы пасти твои стада, а кроме того тут прекрасная тень, именно такая, какую любят все коровки.

Меркурий присел с ним рядом и стал рассказывать ему разные истории допоздна и играл на своих дудочках самые спокойные мелодии, надеясь убаюкать бдительные глаза, но все было напрасно; потому что Аргус ухитрялся оставлять некоторые из своих глаз открытыми, когда другие закрывал для отдыха.

Меркурий (Гермес) был признанным хитрецом и обманщиком, недаром его считали покровителем торговцев и воров

Среди прочих историй Меркурий рассказал ему, как был изобретен инструмент, на котором он играл.

«Жила-была нимфа по имени Сиринга, которую очень полюбили сатиры и духи леса; но ей никто из них не был нужен, она была верной почитательницей Дианы и охоты. Ее можно было принять за Диану, увидев в платье охотницы, только лук у нее был из рога, а у Дианы – из серебра. Однажды, когда Сиринга возвращалась с охоты, ей встретился Пан, сказал ей именно такие слова и добавил еще кое-что в том же роде. Она побежала от него, не останавливаясь, чтобы послушать его комплименты, а он преследовал ее до берега реки, где и настиг.

У Сиринги было время только для того, чтобы попросить помощи у своих подруг – водных нимф (наяд). Они услышали ее и откликнулись. Пан выбросил руки, чтобы обнять то, что он принял за фигуру нимфы, но обнаружил, что обнял только пучок камыша! От его дыхания воздух проходил через тростинки, и получалась печальная мелодия. Бог, очарованный новизной и сладостью музыки, сказал: «Ну, тогда, по крайней мере, ты будешь моим!» Он взял несколько тростинок разной длины, соединил их одну с другой в ряд и сделал инструмент, который называется сирингой или свирелью в честь нимфы».

Прежде, чем Меркурий закончил эту историю, он увидел, что все глаза Аргуса сомкнуты – он уснул. Когда его голова упала на грудь, Меркурий одним ударом отрубил ему голову и сбросил ее со скалы.

О, несчастный Аргус! Свет всех твоих ста глаз сразу же погас! Однако опечаленная Юнона не дала им окончательно погаснуть – она взяла их и поместила в качестве орнамента в хвост павлина, где они остаются по сей день.

Но месть Юноны не была еще удовлетворена. Она послала назойливого овода мучить бедняжку Ио, которая по всему миру убегала от этого преследования. Она переплыла Ионическое море (названное так по ее имени), затем бродила по равнинам Иллирии, взбиралась на гору Хаэм и пересекла Фракийский пролив, позднее названный Босфором (что означает «коровий брод»), потом прошла всю Скифию и страну киммерийцев, и, наконец, прибыла на берега Нила. Лишь тогда Юпитер вступился за нее и, получив от него обещание, что он больше не будет уделять ей внимания, Юнона разрешила ему возвратить бедной девушке прежний вид.

Наверное, было было удивительно видеть со стороны, как постепенно к ней возвращалась прежняя форма. Грубые волосы опали с ее тела, рога сжались, глаза уменьшились, рот укоротился, руки и пальцы пришли на место копыт и передних ног; наконец, от телки ничего не осталось, кроме красоты. Сначала она боялась говорить, из страха замычать. Но постепенно она обрела уверенность и вернулась к своему отцу и сестрам.

В поэме Китса, посвященной Ли Ханту, содержится следующее обращение к истории Пана и Сиринги:

Другой девушкой, возбудившей ревность Юноны, была Каллисто, которую ревнивая богиня превратила ее в медведицу. «Я отниму, – сказала она, – твою красоту, которой ты покорила моего мужа». Каллисто упала на колени, она пыталась вытянуть руки в мольбе – но они уже начали покрываться черной шерстью. Ее руки округлились, стали вооружаться кривыми когтями и служить в качестве ног; ее рот, красотой которого, бывало, восхищался Юпитер, стал ужасной пастью, более приспособленный к тому, чтобы вызывать ужас.

Осталось ей только ее прежнее положение, и стоя на задних ногах она, не прекращая стонать, оплакивала свою судьбу, и стояла так прямо, как могла, подняв вверх передние лапы, просия о милости, и чувствовала, что Юпитер был не так добр, как она надеялась, хотя она не могла сказать ему этого.

Юпитер и Каллисто. Фрагмент картины Цезаря ван Эвердингена

О, как часто, боясь оставаться одной в лесах всю ночь, она скиталась в окрестностях своих прежних прибежищ; как часто, напуганная собаками, она, так недавно охотница, удирала в страхе от охотников! Часто она убегала от диких зверей, забыв, что она сама теперь дикий зверь; и, сама, будучи медведем, боялась медведей.