Однажды ее заметил юноша, когда охотился. Она увидела его и узнала в нем своего сына, который теперь вырос и стал молодым человеком. Она стояла и испытывала желание обнять его. Когда она чуть не приблизилась, он, встревоженный, поднял свое охотничье копье и намеревался пронзить ее, но Юпитер, видя это, предотвратил преступление и, унеся их обоих, поместил на небе в качестве Большой и Малой Медведицы.

Юнона была в гневе: еще бы, кому понравится увидеть свою соперницу в такой славе, и поспешила к древним богам: Тефиде и Океану, силам морских стихий, и в ответ на их расспросы, сказала о причине своего прихода так:

– Вы спрашиваете, почему я, царица богов, покинула небесные равнины и спустилась в ваши глубины? Знайте же, что меня вытеснили в небе – мое место отдано другой. Вы не верите мне; но посмотрите, когда ночь покроет мир темнотой, и вы увидите двоих, на которых у меня столько поводов жаловаться, поднятых на небеса, в части, где круг наименьший, по соседству с полюсом. С чего теперь будут трепетать при мысли обидеть Юнону, если такие награды – следствие моего недовольства? Смотрите, что я могла сделать! Я отказала ей в человеческом обличье – а она помещена среди звезд! Вот результат моего наказания – такова сила моей власти! Лучше бы она вернулась в прежнее обличье, как я разрешила это Ио. Возможно, он собирается жениться на ней и выгнать меня прочь! Но вы, мои приемные родители, если сочувствуете мне и видите мое недовольство недостойным со мной обращением, покажите мне это, молю вас, запретив этой гадкой паре входить в ваши воды.

Силы океана согласились, и с тех пор два созвездия, Большой и Малой медведицы, движутся в небе всё по кругу, но никогда не погружаются, как другие звезды, в океан.

Последняя звезда в хвосте Малой Медведицы, называется Полярной звездой. Дж. Мильтон сказал про нее так:

Здесь двойное обращение к Полярной звезде как проводнику моряков, и к магнетической притягательности звезды, которую он называет «Звездой Аркадии», потому что сына Каллисто звали Аркасом (они жили в Аркадии).

Мирмидоняне были воинами Ахилла в Троянской войне. Все страстные и беспринципные последователи какого-либо политического лидера по сей день называются их именем. Но происхождение мирмидонян не должно внушать мысли о жестоком и кровавом народе, а скорее о трудолюбивом и мирном.

Однажды Кефал, царь Афин, прибыл на остров Эгина, чтобы искать помощи у своего старого друга и союзника царя Эака в войне с Миносом, правителем Крита. Кефал был прекрасно принят, и желанная помощь сразу же была ему обещана.

– У меня достаточно людей, – сказал Эак, – чтобы защищаться самому и дать тебе войска, в которых ты нуждаешься.

– Я рад видеть это, – ответил Кефал, – и, признаться, очень удивлен найти такую массу юношей, каких вижу вокруг себя, всех, несомненно, одного возраста. Но, помнится мне, было у тебя много нестарых еще людей, которых я знал раньше, и которых сейчас не вижу. Что с ними стало?

Эак застонал и ответил голосом, полным скорби:

– Я вынужден рассказать тебе, и сделаю это сейчас же, не откладывая больше, дабы ты воочию смог узнать, как из грустного начала иногда проистекает счастливый результат. Те, кого ты знал раньше, теперь пыль и прах! Чума, посланная гневной Юноной, опустошила наш остров! Юнона возненавидела его, потому что он носила имя одной из фавориток ее мужа.

Когда болезнь начала проявляться по естественным причинам, мы сопротивлялись ей, как могли, натуральными средствами; но скоро стало ясно, что чума гораздо сильнее нас, и мы уступили. Вначале небо, казалось, село на землю, и толстые облака заперли нагретый воздух. В течение четырех месяцев господствовал ужасный южный ветер. Беспорядок поразил колодцы и источники; тысячи змей выползли на землю и излили свой яд в воды. Сила болезни сначала распространилась на низших животных: собак, рогатый скот, овец и птиц. Несчастный пахарь с удивлением видел, как его быки падали посреди поля и лежали, беспомощные, в незаконченной борозде. Шерсть облезала с блеющих овец, и их тела иссыхали. Лошадь, некогда первая в беге, больше не оспаривала пальму первенства, но стонала в стойле и умирала бесславной смертью. Дикий вепрь забыл свою ярость, олень – быстроту, медведи больше не нападали на стада. Все зачахло; мертвые тела лежали на дорогах, в полях, лесах; воздух был отравлен ими.

В то, о чем я вам рассказываю, трудно поверить, но ни собаки, ни птицы, ни голодные волки не трогали трупов. Их гниение распространяло заразу. Затем болезнь атаковала сельчан, а потом жителей городов. Сначала горели щеки, и дыхание становилось затруднительным. Язык становился жестким и разбухал, и сухой рот был открыт в постоянной жажде, и хватал, задыхаясь, воздух. Люди не могли выносить жара своих одежд и постелей, и предпочитали лежать на голой земле; но земля не остужала их, а, напротив, они нагревали место, на котором лежали.

И врачи не могли помочь, потому что болезнь атаковала и их тоже, и контакт с больным приводит к заражению, так что самые верные своему служению врачи стали первыми жертвами. Наконец, надежда на помощь исчезла, и люди научились смотреть на смерть как на единственное избавление от болезни. Потом они дали дорогу всем предпочтениям и не задавались вопросом, что подходит, а что нет, потому любое средство от болезни было не годным. Самообладание покинуло людей, они толпились вокруг колодцев и источников и пили, пока не умирали, так и не утолив жажды. У многих не было сил выйти из воды, и они умирали посреди потока; а другие, несмотря на это, пили из него. Некоторые были настолько истощены, что могли только ползти, и, если не имели сил подняться, умирали на земле. Казалось, они ненавидели своих друзей, и уходили из их домов, если, не зная причины болезни, винили в том свое место жительства. Одних видели ковыляющими вдоль дороги, пока они могли стоять, тогда как другие опускались на землю и, открывая свои умирающие глаза, чтобы бросить последний взгляд, закрывали их в смерти.