Мне было пятнадцать, выглядела я от силы на тринадцать, давали мне обычно одиннадцать, поэтому я без колебаний соврала, что мне девять.

– Врешь, – констатировал незнакомец.

– Ладно, десять, – покорно согласилась я. Все равно дальше десяти я по-эльфийски считать не умела.

– Вот так-то лучше. Ты человек?

– Да, а что, не видно?

– Ну судя по форме ушей и строению тела, ты больше похожа на юную эльфийку. Да и говоришь по-эльфийски очень хорошо.

– Вы тоже хорошо говорите по-эльфийски, но это ведь не значит, что вы – эльф, – заметила я.

И тут незнакомец все-таки откинул с головы капюшон. И я увидела заостренные уши, нахально выглядывающие из-под длинных светлых волос. Вот дернуло же меня за язык такое ляпнуть!

– Но я-то действительно эльф, и для меня это родной язык. А вот кто ты, не знающая языка крупнейшей страны на побережье? Господин Роледо предположил даже, что ты олла. – (Старик, услышав свое имя, радостно закивал.) – Но я-то в сказки не верю. Откуда ты взялась, девочка?

Я впала в легкий ступор. С одной стороны, я отвечаю на его вопросы, а потом он отвечает на мои, и вроде все честно. Но просто так взять и рассказать правду о моем появлении в этом мире первому встречному… Ладно, пусть не первому, а второму… Нет, этого я делать не собиралась. Один из первых пунктов Кодекса Чести Ведьм гласил, что «тому, кто с силой магической совладать не может, тому и знать о ней не должно». Кодекс, правда, уже лет двести не редактировался, а я и вовсе, по малолетству, имела полное право плевать на него с высокой горочки, но что-то умное в этой фразе было. И я, припомнив все видимые мною мыльные оперы, нагло заявила:

– Не помню.

– В смысле? – не понял эльф. – Ты что, не помнишь, откуда взялась?

– Не помню, – подтвердила я. – Вот очнулась ночью на мостовой, голова болит и ничего о себе не помню. Совершенно ничегошеньки. Только имя.

– Я, конечно, слышал, что такое бывает от ударов по голове… – Мой собеседник, кажется, смутился.

– Вот именно так оно и бывает! Кстати, а вы случайно не знаете, что у меня там еще с головой, если ее даже забинтовали?

И тут эльф расхохотался. Хохотал он долго, раскатисто, совершенно не замечая, что я смотрю на него, как на буйно помешанного идиота. А отсмеявшись, поспешил перевести наш разговор старику. Роледо выслушал плащеносца и тоже зашелся в приступе смеха.

Интересно, что такого веселого я сказала? Или это тоже страшная тайна?

Но хохот оборвался так же резко, как и начался. Эльф обхватил руками мои плечи, развернул к себе лицом и заглянул в глаза.

– Тебе, наверно, интересно, что так рассмешило нас с почтенным господином Роледо?

– Ага, прямо умираю от любопытства! – Какие шутки? В этот раз я говорила совершенно серьезно.

– Выслушай меня внимательно, девочка. Приглашенный нами лекарь действительно осмотрел твою голову, но нашел только синяки и ссадины. То есть ничего, что следовало бы перевязать.

– А что же тогда… – Моя рука сама собой метнулась к повязке. Почему-то представилось, что, пока я спала, мне в мозг запустили «жучок» пли еще какую-нибудь пакость такого рода. Но, кажется, я видела слишком много фантастических фильмов.

– Пока ты была без сознания – (Ага, так значит, все-таки не спала, а была без сознания? Надолго же я вырубилась!), – мы с господином Роледо решили, что отныне ты обязана ему жизнью. А значит, твоя жизнь в некотором роде принадлежит ему. А придя к такому выводу, мы поспешили… хм… официально задокументировать этот факт.

– А при чем тут моя голова? – Я еще не до конца понимала, что произошло, но чувствовала подвох. И большой.

– Сними повязку, девочка, – посоветовал эльф, даже не пытаясь скрыть усмешку.

Я подлетела к зеркалу и рванула с головы бинты. То есть не бинты даже, а полоски тонкой ткани… Впрочем, какая разница! Ткань отходила легко, на ней не было ни малейшего следа запекшейся крови, и это почему-то пугало.

Под последним слоем ткани оказался ватный тампон, пропитанный какой-то мазью и прилипший аккурат ко лбу под челкой. Я отлепила его и зажмурилась, в самый последний момент догадавшись, что означает «твоя жизнь принадлежит ему». Я теперь была собственностью старого Роледо. Его вещью. Его рабом. И как у всякого раба… Эх, зря я все-таки смотрела так много фантастики…