Шрифт:
Курица закудахтала и забегала по двору, как безумная.
Неожиданно, за одну ночь, Сорка выросла из своих платьев, день ото дня она хорошела и взрослела. Руки и ноги, которые раньше были такими длинными и угловатыми, внезапно округлились. За несколько летних месяцев она пропиталась распаренной землей и солнцем и поспела, как сочное утро. Зрелость проступала сквозь ее легкое летнее платьице.
Сорка редко сидела дома и целыми днями бродила по лесу, забираясь далеко в дремучую чащу, куда никто не ходил. Словно волшебнику, вызывающему мановением волшебной палочки, кого ему вздумается, Сорке нужно было только улечься под деревом, закрыть глаза, и юный Потоцкий со светлыми локонами представал перед ней. Она делала с ним все, что хотелось ее девичьему сердцу.
Его почти всегда сменял Кроненберг, которого Сорка освобождала из тюрьмы и уводила в чащу леса, мечтая быть только с ним. Соскучившись от чрезмерного счастья, Сорка отправлялась с Кроненбергом путешествовать по свету. Где бы они ни появлялись, люди становились счастливее, больше не делились на богатых и бедных, переставали закрывать дома и, танцуя, выходили им навстречу, и стар, и млад.
Когда Сорка открывала глаза и вспоминала, что все — лишь мечта, ее это не смущало, словно бы она не верила в фантазии. С полузажмуренными глазами она продолжала грезить и часами болтала с изящным юношей.
Сорка в белом батистовом платье лежала за деревом. Она убрала со лба растрепанные пряди, обернула два раза волосы длинной нитью кораллов, закрепила ее на манер короны вокруг головы и улыбнулась стройному юноше — Кроненбергу:
— А ты меня любишь? Сильно любишь?
— Конечно, я тебя люблю!
— Неправда. Если бы ты меня любил, то не носил бы шлейф за Цешкой.
— Какая ты упрямая! Не только шлейф я бы за тобой носил, но и следы твоих ног целовал…
— Тогда ложись к моим ногам!
Кроненберг опустился на колени и поцеловал ее ноги.
— Вот так!
— Ты больше не пропадешь? Не оставишь меня одну, а сам пойдешь к крестьянам?
— Я тебя не оставлю!
— Ненавижу крестьян.
— Почему?
— Не знаю… Они бьют своих жен. А правда, Брайна говорит, что тебя били в заключении?
— Правда!
— И ты позволил?
— Они были сильнее.
— И крестьяне, сидевшие с тобой, позволили тебя бить?
— Им ничего не оставалось делать.
— Они могли бы помочь. Видишь, не ходи к ним больше, не рискуй жизнью. Обещаешь, что больше не пойдешь?
— Нет.
— Я тебя не люблю, уходи, я разозлилась!
— Сорка!
— Что?
— Не сердись!
— Обещаешь?
— Да.
— Тогда обними меня!
— Крепче?
— Крепче!
— Мне страшно!
— Не бойся, дорогая, я с тобой!
— Ты видишь русалок?
— Что они делают?
— Шьют мне платье.
— Из чего?
— Из серебряных капель воды, голубых волн, золотистых струй…
Перед Соркой появилась русалка.
— Дорогая, идем скорей! Столы накрыты, гости ждут нас, а дворец пустует без тебя, моя царица, царица Вислы!
— Мне страшно!
— Не бойся, я с тобой!
— Я боюсь запутаться в моих одеждах.
— Так сними их.
— Ты прав.
Сорка встала и расстегнула батистовое платьице. Оно, свернувшись, упало к ногам. Сорка выпрыгнула из одежки, принялась снимать туфли и закапризничала:
— Я стесняюсь.
— Кого?
— Тебя.
— Меня?
— Да.
— Птичка моя!
— Тогда спрячься там за деревом, иначе я не разденусь… Ты подглядываешь! Не смотри… Вот так, слушайся меня!
Сорка, в белой рубашке до колен, перескакивала с одной ноги на другую. Ей было непривычно ходить босиком. Она то и дело хваталась за ногу, хромала, шагала, словно по битому стеклу.
Сорка зашла в воду по щиколотку и, зажмурив черные глаза, наслаждалась прохладной водой и палящим солнцем. Она немного приподняла рубашку, словно боясь ее намочить, и посмотрела в чистую прозрачную Вислу, где светился каждый камушек, каждая травинка тянулась вверх, играя с солнечными бликами. Зеленая лягушка разлеглась на берегу, перестала квакать и грелась на солнце, опустив лапки в воду.
Висла теснилась и шумно скатывалась с холма. Лес, Соркин лес, стоял, словно старый косматый дед, как великан, охранял свою внучку, не спуская с нее глаз. Сорке вдруг стало так хорошо на душе, очень хорошо. Она подставила жаркому солнцу шею, затылок, спину, все тело и даже застонала от радости.
Сорка повела ножкой, подобно молодой красивой кобылице, брыкающейся от удовольствия, бросила камушки и взбаламутила воду. Разыгравшись, она схватилась двумя руками за подол белой рубашки, расправила ее и стала разглядывать свою чистую прозрачную кожу. Вдыхая запах своего молодого тела, Сорка поцеловала сама себя, впилась зубами, будто в сочное яблоко, в свою грудь и случайно шлепнула рукой по воде. Сотни серебряных брызг, как град, как искры пламени, обожгли ее разгоряченное тело, и с радостным визгом Сорка нырнула в воду.