В сопроводительной бумаге к кассете ГДБ содержалось множество подробностей, относившихся к беседовавшим: оба были хорошо известны испанской полиции. «Особенно опасным» был назван человек из Рима, которого просил к телефону Кадир. Речь шла о неком Абу Саббе. ГД Б сообщала СИД, что Абу Асмарон Саббе числится в списках наиболее опасных террористов, он замешан в кровавых событиях сентября 1972 года в Мюнхене.

Информация была достаточно подобрана, но СИД не отреагировала. Больше того, в те же самые часы, когда лилась кровь во Фьюмичино, во Дворце правосудия несколько судей под сильным нажимом секретных служб и политических властей приняли решение об освобождении пяти арабских террористов, схваченных несколькими месяцами раньше в Остии с миниатюрной ракетной установкой, нацеленной на взлетную полосу Фьюмйчино.

Скандал вновь вспыхнул в июне 1976 года в результате серии разоблачений, связанных с предполагаемой деятельностью «параллельной» террористической группы, состоящей из сотрудников общественной безопасности и замешанной во взрыве в поезде «Италикус» и кровопролитии во Фьюмичино. Газета «Республика» опубликовала статью, в которой говорилось: «Есть подозрение, что вся эта акция была согласована с соответствующими отделами СИД, руководители которой позволили выйти на свободу пяти террористам и предоставили в их распоряжение военный самолет (возвращаясь из Ливии, самолет с экипажем из семи итальянцев неожиданно рухнул в море). Подозрение появилось после того, как стало известно, что четверо сотрудников общественной безопасности, дежуривших в аэропорту в день налета, были сразу же после него переведены в другие места службы».

Дабы завершить картину, напомним, что, согласно многим свидетельствам, шестеро агентов общественной безопасности, захваченные в качестве заложников, были разоружены без какого-либо сопротивления с их стороны, а в полученных следственной комиссией, руководимой заместителем начальника полиции Ли Донни, показаниях капитана общественной безопасности Луиджи Каччаторе говорилось: «Во время нападения террористов постовой общественной безопасности Кампаниле Антонио, находящийся на террасе западного аэровокзала, мог оказать противодействие нападающим, открыв огонь из автомата, которым был вооружен, однако выстрелил всего два раза».

(Д. Де Лутиис. История итальянских секретных служб. — М., 1989.)

Следует отметить, что мощная секретная полиция была характерна и для довоенной Румынии. Умерший в 1965 году генеральный секретарь Георгиу-Деж расширил ее функции, превратив Секуритате в инструмент государственного управления. В то же время он привлек в ее ряды старых коммунистов, многие из которых вышли из среды интеллигентов.

После смерти Дежа Чаушеску сполна использовал свой шанс. По мере обострения проблем внутри страны Чаушеску все больше опирался на Секуритате не только как на сторожевого пса режима, но и как на экономическую силу, способную поддержать бюджет. Жизненный опыт Чаушеску сделал его приверженцем «конспиративной теории» исторического развития, и Секуритате успешно подогревала эту параноидальную идею. В глазах простых румын тайная полиция представала всевидящим, всезнающим многоруким монстром, следящим за каждым мигом их жизни. Не нужно, однако, впадать в ошибку, приписывая все зигзаги политики Кондукатора исключительно деятельности Секуритате. Его провалы во внутренней политике лишь потому так долго игнорировались или замалчивались, что на международной арене он обнаружил глубокое понимание расстановки сил. Его мировоззрение было деформированным, отношение к людям крайне презрительным, вера в сталинскую систему незыблемой, но он блистательно эксплуатировал «диссидентский» имидж Румынии, ухитряясь мирно сосуществовать и с арабами, и с израильтянами, обольщать и капиталистов, и новых лидеров третьего мира. И лишь тогда, когда Советский Союз сбросил оковы многолетнего оцепенения, Чаушеску мгновенно и безнадежно устарел.

По мере развития культа личности Чаушеску состав и качество руководства в средних и верхних эшелонах власти претерпевали драматические изменения. В 1968–1971 годах многие уважающие себя политики еще верили, что игра в пестование гениальности Чаушеску стоит свеч. Даже после 1971 года тех, кто не желал больше мириться с удушающей атмосферой низкопоклонства и угодничества — вплоть до ухода в отставку и даже полного разрыва с режимом — было весьма немного. В этом отношении довольно показательна судьба Иона Илиеску. Стартовав с поста первого секретаря румынского комсомола, где он успешно провел операцию по «чистке» студенческой среды,’ за что и удостоился благосклонности Чаушеску, он сделал молниеносную карьеру и стал членом заветного круга приближенных Кондукатора, где и пребывал До осени 1971 года, покуда не осмелился покритиковать некоторые аспекты культурной политики Чаушеску. В это время он был ключевой фигурой ЦК, ответственным за культурные связи. После 1971 года его понизили в должности и подвинули в сторону. Его дальнейшая карьера включала в себя посты районного партсекретаря в Тимишоаре и других округах, а также второстепенные министерские должности (вроде министра водоснабжения). В декабре 1989 года его назначили директором ведущего издательства технической литературы «Эдитура Тзхникэ».

«Политика Чаушеску в отношении диссидентов была довольно тонкой, — считает Эмануэль Валериу. — У нас на этот счет была поговорка: он оставлял всех плавать в аквариуме с золотыми рыбками».

Несколько рыбок, правда, повыловили, но с течением времени «заветный круг» стал превращаться в ревниво и зорко охраняемый заповедник доступный лишь родственникам и подхалимам.

«Социализм в рамках одной семьи», — говаривали румыны.

Помимо Елены Чаушеску ключевые государственные посты занимали два ее зятя, а также племянник. Георге Петреску, Гогу, в ранней юности прозванный «болваном», стал заместителем премьер-министра, Илие Чаушеску, старший брат Николае, — заместителем министра Обороны. Николае-Андруцэ, другой брат, генерал-лейтенантом и ключевой фигурой в министерстве внутренних дел. Несколько родственников стали министрами или членами ЦК. Нику, беспутный младший сын Елены и Николае, возглавлял сначала комсомол, стал членом ЦК, и затем — первым секретарем областного комитета партии в Сибиу и кандидатом в члены священного Исполнительного комитета ЦК.

С каждым годом петля затягивалась все туже. В начале 80-х годов обладателей пишущих машинок обязали зарегистрировать свои «орудия производства» в полиции и получить специальное разрешение на их хранение, иначе машинки конфисковывались без предупреждения и без права возврата. На государственных предприятиях, имевших множительную технику, были введены строжайшие до идиотизма ограничения на ее использование. В отличие от других стран Восточной Европы Румыния не пережила самиздатовского бума. Индивидуальная закупка большого количества писчей бумаги могла запросто обернуться для покупателя доносом продавца магазина в Секуритате, с последующим пристрастным дознанием. Всеобщая запуганность, ужас перед Секуритате обусловили полную покорность населения, под конец переросшего в глубокую апатию. Румыния не явила миру ни своего Сахарова, ни своего Вацлава Гавела, и почти никого из той славной диссидентской гвардии, которая в Польше, Венгрии, Чехословакии и Советском Союзе зажгла и пронесла сквозь темные 60-70-е годы факел духовной и политической свободы. Сказался также и румынский национальный характер, помноженный на специфические особенности режима Чаушеску, в том числе и на атмосферу всеобщей подозрительности и засилье стукачей. Тирания была всеобъемлющей, но победила она минимальными усилиями, во всяком случае в интеллектуальной среде; «исторический» разрыв между интеллектуальной верхушкой и остальным населением существенно облегчил задачу охранке.