Мама устроилась работницей на военный склад. Это была тяжелая физическая работа. Мы жили и до этого бедно, а когда пришлось жить на мамину зарплату - тут и говорить нечего. Но должна сказать, что при всей нашей нищете мама каждый год на мой день рождения, 30 июля, до работы бегала на рынок и покупала цветы. И каждый раз, как я просыпалась, они стояли на столе. И когда мне исполнилось 16 лет, я проснулась и увидела, что на столе стояла целая корзина цветов. Мои подруги из обеспеченных семей рассказывали, что им многое дарили, но никто и никогда не дарил им целые корзины цветов.

Август

В глубине сада Дворца пионеров находился деревянный театр, который сейчас уже снесен. На его стене я увидела афишу: «Оперетта Вронской „Морской волчонок"». После ужаса блокадной зимы, всех страданий в городе начали проводить первые праздники. Я в настоящем театре еще не была. До войны ходила только в кукольный. Но билет мне не удалось достать. И в день спектакля я, проводив подруг, стояла одна в темном саду. Горели фонари, мимо шли люди, много военных. Я слышала, как настраивается оркестр, и освещенные двери стали одна за другой закрываться. Не веря, что я не попаду в театр, я отчаянно обратилась с молитвой к Богу: «Господи, если ты есть, пошли мне билет». Опустив глаза, я увидела на желтом песке дорожки, освещенной фонарем, ярко-розовый билет. Меня поразило, что он не был сложен, а прямо как из кассы. Я схватила билет, второй ряд партера, и побежала с криком: «Не закрывайте двери, у меня билет». Меня впустили, и я мимо подруг прошла во второй ряд. Меня никто не прогнал. Место было свободно. Я была счастлива.

Сентябрь

Мама приехала с оборонных работ. Еще летом начал работать Дворец пионеров, и я пошла туда в секцию ИЗО, в которой занималась и до войны. Лучшие наши рисунки отправляли на фронт. Однажды преподаватель спросила меня: «Как у тебя с родителями?» Я ей сказала: «Папа умер, а мама через месяц умрет». Преподавательница сказала, что открылся интернат для одаренных детей на 7-й Советской улице, и дала мне туда направление. В школе мне отдали продуктовые карточки, и я пошла в интернат. Там было уютно, дежурные в белых фартучках разносили ужин, но все было такое чужое, что ночью в спальне, где в два ряда стояли кровати, я тихо плакала под одеялом. Девочка на соседней кровати спросила: «Ты есть хочешь?» Я не ответила, а утром попросила продуктовые карточки и побежала домой. Мама еще не ушла. Она обрадовалась: «Вот и хорошо, что вернулась. А то я ночью плакала».

1943 год, сентябрь

Школу разделили на мужскую и женскую. И все наши девочки были переведены в школу № 19 на улице Жуковского. В классе половина девочек была из этой школы. Я сидела за партой со своей подругой. Учительница в начале нового года проверяла журнал, зачитывала фамилии своих учениц. Когда дело дошло до моей подруги, то учительница остановилась, посмотрела на нее и удивленно спросила, почему та поменяла фамилию. Подруга упала головой на парту и зарыдала. Так я узнала, что ее отец погиб на фронте, а мать выбросилась из окна. Девочку усыновили какие-то бездетные люди.

В этой школе был очень смешной преподаватель математики. Он вбегал к нам, уже разъяренный после урока в другом классе. Прижимая одной рукой линейки и журнал (другую руку он потерял на фронте) и бегая по классу, он кричал: «Ну что вы смотрите на меня своими мутными глазами, двуногие макаки!» Класс разражался ликующим хохотом. Когда он успокаивался, он был очень добрый, его звали Павел Иванович, мы называли его Болваныч. Потом мы узнали, что, когда он после ранения вернулся с фронта, оказалось, что его жена и двое детей погибли при бомбежке. На его долю выпало много страданий, поэтому он был очень нервным человеком.

Все школы во время войны спасали детей. Родители у многих были на фронте или на оборонных работах, идти детям было не к кому. Поэтому мы проводили в школе большую часть своего времени, были там до ночи. Нас воспитывала старая когорта преподавателей - исключительные люди. Каждое утро мы выстраивались перед спортивным залом по классно. По очереди входили в зал. Там был уютный полумрак, топилась печка. Строгая завуч Валентина Ивановна в черном сатиновом халате с белоснежным воротничком проверяла, есть ли у каждой ученицы салфеточка, так как в школе нас кормили завтраком и обедом, а на ужин давали с собой кусочек хлеба, посыпанный сахарным песком. И этот хлеб мы должны были заворачивать в чистую салфеточку.

Как-то раз она спросила нас, слышали ли мы утреннюю сводку информбюро о том, как наши войска обнаружили, что немцы сжигали детей в печах. Она спрашивала: «Какие чувства у вас были, когда вы это слушали?» Мы молчали. Наконец одна девочка подняла руку: «Хотелось лучше учиться». А заведующая ей в ответ: «Так уж прямо учиться. Вам должно было стать страшно, потому что вы могли быть на месте этих детей». Выходя строем из класса, мы передавали следующему классу салфеточки и шептали: «Говорите, что вам было страшно».

Октябрь

Нам очень нравился учитель географии Михаил Филаретович. Он нам рассказывал о курортах Франции, о хрустале Баккара. Мы слушали его рассказы, как сказку о какой-то волшебной жизни.

Я, зная, что мужчины хуже переносят голод, уговорила своих одноклассниц, чтобы каждая из них за обедом, когда нам будут давать хлеб с сахаром для ужина, отсыпала из своей чайной ложечки немного сахарного песка. С кулечком из школьной тетради я обошла наш стол. Получилось почти две чайные ложки песка.