Шрифт:
Сейчас известно о существовании якобы подлинного дневника Френсиса Бэкона, где ученый признается в авторстве известных всему миру пьес, дает этому подтверждение и объясняет причины анонимности… Недостойно, мол, было великим пописывать пьески… Вот и договорился с актером и пайщиком театра «Глобус»… Отрывки из этих дневников публиковались и в российских околонаучных журналах. А картина, написанная английским художником в начале XVII века, изображающая Бэкона, сидящего за своим рабочим столом в кабинете, а в самом низу картины… череда легко угадывающихся персонажей шекспировских произведений!
Одной из красивейших, самых смелых и не лишенных убедительности версий, является предположение о том, что автором произведений, известных нам как шекспировские, является женщина, да еще и вполне конкретная, известная и современникам, и потомкам: королева Елизавета, Рыжая Бетси, королева-девственница, убийца Марии Стюарт, покровительница знаменитых мореплавателей, пиратов и открывателей новых земель, победительница испанцев, покровительница искусств и наук, женщина поразительного ума и темперамента, странной и страшной судьбы… Английская королева Елизавета I! И, добавим, жуткая мужененавистница… Ученые-шекспироведы давно обратили внимание, что в пьесах Шекспира нет ни одного, так сказать, положительного мужского образа, персонажа-мужчины, чьи черты, чей характер не вызывал бы некоей неприязни, возмущения, жалости и т. д. Один за другим перед нами проходит череда слабых и маниакально жестоких, просто глупых и практически безумных, пьяниц и обжор, тупиц и убийц… Ричард и Гамлет, Цезарь и Антоний, Тит Андроник и Тарквиний, и прочие, прочие, прочие… Может, все свои чувства к мужчинам и высказала королева, которой не к лицу было слыть автором пьес? А ведь и у нас была правительница-драматург, писавшая, кстати, под псевдонимом (императрица российская Екатерина II). А версия о том, что автором шекспировских произведений была сестра замечательного поэта (тоже претендента на роль автора) Ф. Сидни, замечательная женщина-поэтесса Мэри Пембрук?
А уникальный портрет Шекспира из Первого фолио, внимательно присмотревшись к которому, ученые обратили внимание на то, что вместо лица, возможно, перед нами маска (уж слишком округло и как бы отделяется от лица), а рукава вшиты по-разному: один нормально, а другой наоборот, задом наперед… Не есть ли это тайный знак, что перед нами не реальная личность, а человек-загадка, скрывающий свое подлинное лицо? А таинственная «смуглая леди сонетов» и загадочные буквы их до сих пор неустановленного адресата? Первое фолио, о котором мы только что сказали, собрано и издано было, вероятно, при непосредственном участии Бена Джонсона, оставившего и посвящение, озаглавленное им «К читателю»:
Фигура, что здесь видишь ты,Шекспира обрела черты.Гравер борьбу с Природой вел,Но жизнь саму не превзошел.О, если б он заставил медьШекспира ум запечатлеть,Подобно лику, – Оттиск сейВсе б превзошел ценой своей.Смотри ж, Читатель, вняв совету,Не на Портрет, а в Книгу эту.Итак, мифическая или подлинная биография – отец, перчаточник и впоследствии бейлиф – градоначальник (правда, ненадолго), замечательная мать, дочь зажиточного фермера, обучение в школе и прогулки по берегу Эйвона. Маленький городок Стрэтфорд… День рождения – 23 апреля (не факт, кстати) 1564 года.
Третий ребенок и первый сын в семье. Большого рвения в учебе не проявлял малыш Вильям, зато любил рассматривать букашек и травинки, слушать истории о нечистой силе… Но книги читал! Обычная жизнь паренька из провинциального средневекового городка. Женитьба (ранняя, скажем прямо), рождение первенца и вдруг…
Уход из дома. Куда? Ну, конечно, в Лондон! Почему? Ребенок мешал или ранняя женитьба прервала творческие планы, а, может, просто боязнь гнева и наказания от руки соседнего помещика, где имел неосторожность поохотиться юный Вильям да попался на глаза помещичьи егерям? Неизвестно, неизвестно, как и многое еще другое…
Но просто ли добраться до столицы? Междоусобицы, эхо войны Алой и Белой Розы, опустошенная английская земля, только-только присмиревшие феодалы под жесткой властью королевы Елизаветы, разорившиеся крестьяне, потопленные в крови восстания против «огораживания», бездомные скитальцы по многочисленным дорогам, с посохами в руках, в лохмотьях. Под страхом смерти бродили они здесь, ибо жестокие указы предписывали уличенных в бродяжничестве на первый раз сечь, на второй казнить, и страшно были «украшены» деревья вдоль дороги в Лондон казненными бедолагами… А рядом: истории о знаменитых мореплавателях-пиратах, привозивших богатую добычу с другого конца света, о разоблаченных испанских шпионах, о заговорах Марии Стюарт – разве это не могло привлечь внимание юного любителя приключений из Стрэтфорда?
Да, а еще по дорогам Англии разъезжали странствующие актеры: их фургоны частенько обгоняли бредущих путников, а потом встречали их на постоялых дворах, превращающихся в театрики. Их бытие казалось полным таинственных приключений, ведь они трансформировались (да еще и на глазах) и в пиратов, и в королей, и в воинов, и в разбойников… Но так ли весела их жизнь, как это могло показаться неискушенному провинциалу? Указ 1572 года навсегда приравнял странствующих актеров к бродягам. Чтоб не быть высеченными и заклейменными, чтоб не подставить шею под петлю или топор, актерам было необходимо найти богатого покровителя, другими словами, стать слугами, отдающими часть дохода своему покровителю… В обмен – жизнь, возможность творить и путешествовать, пополнять репертуар, общаться (порой на кулаках) с конкурентами… Вот и двигались по дорогам забавные театрики с громкими наименованиям: «Слуги Лестера», «Труппа Уоррика», «Труппа лорда-камергера» и пр.
Наконец-то, Лондон… Ничего достоверного о первых годах в столице: стерег лошадей во время театральных представлений, занимался поденщиной, помогал в лавчонках зеленщиков, возможно, подвизался в какой-нибудь маленькой театральной труппе, вероятно, много читал и наблюдал, а впечатлений было достаточно: расширялись границы Англии, слетела голова королевы Марии, была потоплена Непобедимая Армада – столько событий, да еще каких, времена, будто сами просившие своего воплощения на бумаге, времена, которые ждали своего летописца…