28

Как только Скиба скрылся из виду, на мостках рядом с причалом, там, где рыбачки обычно стирают «чоловичьи» спецовки, дерюги и пестрые лоскутные дорожки, опять появилась с коромыслом на плече девушка. Я узнал ее сразу, едва лишь она показалась на берегу. Это была та самая девушка, которую я встретил вчера в сумерках, возвращаясь из клуба домой. Ее корзины были полны белья, а шла она, как оленица к лесному ручью, легкой, пружинящей походкой. Сняв с плеча коромысло, она закинула руки за голову и стала оправлять волосы.

В этот момент я и встретился с ее случайным взглядом. Во мне что–то против воли дрогнуло — будто сердце остановилось.

Что это? Я слышал много рассказов о любви с первого взгляда. Со мной же никогда ничего такого не случалось, я считал это чепухой. Но чем дольше я на нее смотрел, тем настойчивее лезла в голову всякая сентиментальщина, а не смотреть не мог, потому что меня так и тянуло взглянуть. А, черт! Вчера я из–за нее долго не мог заснуть, а сегодня… Однако какие же у нее глаза?

Я не сразу услышал, что Данилыч зовет меня:

— Слышь, Лексаныч! Пора грузиться…

Данилыч залез в лодку, а я с берега подавал ему уключины, весла — словом, весь набор. Но смотрел я не на него, а туда, на мостки… Стянув пышные волосы простой ситцевой косынкой, девушка села на край мостков и стала болтать ногами. Боже мой, как вспомню, мне становится стыдно даже сейчас! Болтая ногами, она разбрызгивала воду, ну, обыкновенную, взбаламученную ветром, грязноватую азовскую воду, а мне рисовалось невесть что. Я сравнивал воду с перламутром. Взбредет же иногда в голову такая чушь!

А она, словно чувствуя или, быть может, даже сознавая, что на нее смотрят, не поворачивая корпуса, лишь вполуоборот головы, кинула на меня долгий взгляд крупных, отягченных длинными ресницами глаз и улыбнулась то ли укоризненно, то ли снисходительно — я так и не сумел понять. Когда она отвернулась, я вдруг отчетливо вспомнил случай, происшедший на Новой Земле. Лет шесть тому назад, будучи студентом Московского университета, я попал на практику на Север, в бухту Безымянную, на птичьи базары Новой Земли, где находятся крупнейшие гнездовые колонии птиц Северного полушария. Эти колонии занимают там около сорока километров извилистой, круто обрывающейся в море утесистой береговой полосы. Место необычайно интересное изумительной жизнью птиц. Мне довелось наблюдать прилет птиц на гнездовье, зарождение любви, страстный ток, носку яиц, наседный период, затем спуск птичьей молоди с аспидных головокружительных карнизов на воду.

Однажды в период носки яиц я вместе с промышленниками — так на Севере зовут охотников — спустился на карнизы. Мы только–только приступили к сбору яиц — у каждого в «яичной рубахе» было не больше чем по десятку, — как я увидел кайру невиданных доселе размеров. Она сидела на гнезде, как царица на троне. Промышленник, которому я указал на нее, сказал, что он ни разу в своей жизни не видел такой птицы. Оп навел на нее винчестер, но я, рискуя жизнью, прыгнул к нему и остановил его. «Что вы делаете? — сказал я. — Зачем убивать ее? Давайте лучше окольцуем, а на другой год посмотрим, может быть, из нее и стоит сделать чучело для музея Арктики».

Промышленник опустил винчестер с большой неохотой. Я подхватил кайру крючком за шею и потащил к себе: она ведь сидела на гнезде над обрывом метров семьдесят высоты. Кайра вскрикнула, согнула шею, ни за что не желая оторваться от гнезда, повернула ко мне голову и посмотрела такими глазами, что я чуть не вскрикнул от ужаса, а промышленник попятился к стенке утеса и пробормотал: «Черт побери! У нее глаза как у человека!»

Да, у нее были глаза как у человека… на которого я смотрю и не могу насмотреться.

Между тем девушка, ничуть не подозревая того, какие ассоциации вызвал у меня ее взгляд, перестала болтать ногами, легко, как чайка, поднялась. Поставив корзины на мостки, она заголила колени, словно ни меня, ни Данилыча тут не было, вошла в воду и принялась полоскать белье.

Пока Данилыч размещал в шлюпке груз, я не сводил глаз с мостков. Признаться, мне все нравилось в девушке: и ее плотная, словно литая, стройная фигура, и прелестная шея, и тонкое смуглое лицо с упрямым, четко очерченным подбородком и пухлыми губами. Я уже не говорю о глазах, очень выразительных, хотя и немного диковатых.

…Но вот все было погружено и разложено, я спустился в шлюпку и, показывая на девушку, спросил Данилыча:

— Кто она такая?

— Галинка, — ответил он, чуть вздрогнув, словно не ожидал моего вопроса.

— Чья такая?

— Давайте отчаливать, Лексаныч, — сказал он и с этими словами уперся ногой в борт лодки и дернул за шнур. Мотор взревел. Услышав шум мотора, на берег высыпали зеваки.

Данилыч занял место у мотора, а я взял в руки отпорный крюк и оттолкнулся от причала. Лодка, покачиваясь на волне, ходко пошла огибать причал. В это время на крылечко правления вышел Скиба. Широко расставив свои слоновьи ноги, сосредоточенно посасывая трубку, он долго стоял и смотрел нам вслед. Бросила полоскать белье и Галинка. Согнув правую руку козырьком над глазами, она тоже смотрела на нас и не то озорно, не то смущенно улыбалась. Ветер сбил с ее головы косынку и трепал густые темно–каштановые волосы, с силой обжимая вокруг стройного тела ситцевое платьице. Она долго стояла так, и я глядел на нее до тех пор, пока ее фигура не слилась с окружающими предметами.