Карибское море называют мором пиратов. Это правда. Здесь когда–то действовали герои капитана Марриета, Стивенсона и Джека Лондона. Первый золотой известного банкирского дома Морганов, говорят, был добыт здесь, на морской разбойничьей дороге, пиратом Генри — основателем нынешнего дома Морганов…

Я рассказал об этом Ларисе. Она чувствовала себя на седьмом небе. Да и как иначе! У кого сердечко не взыграло бы, будь он на ее месте! Ураган она перенесла молодцом, лучше всех. Во время этой окаянной трепки у нас на «Сучане» несколько человек было ранено, а боцману сорвавшейся с ростр бочкой с соленой треской размозжило руку. Лариса перевязывала раненых, доставала из кладовки хлеб, консервы, масло, фрукты и кормила весь экипаж корабля. Как она ухитрялась все это делать в таком кромешном аду?..

Когда мы ошвартовались в Сантьяго–де–Куба, не знаю, от чего я был более счастлив: то ли от того, что мы легко отделались, то ли от того, что у меня такая женка. Ведь когда я взял ее в рейс, то думал, что хвачу горя, а вышло так, что, когда кто–нибудь выбивался из сил, не выдерживал, ему говорили: «Ты что же это, браток? Посмотри на Ларису Семеновну! Женщина первый раз в море, а как держится!»

Признаюсь, у меня не раз замирало сердце, когда я видел ее на палубе… Ну что она, тоненькая, хрупкая, а волны с десятиэтажный дом… Представляете себе, профессор, что значит оказаться под такой волной, а? Это несколько тысяч пудов воды! Человек под такой волною — словно сырое яйцо под паровым молотом… А она как козочка: прыг–прыг, да так ловко и цепко пробиралась по палубе.

В Сантьяго–де–Куба мы простояли десять дней: чинились, чистили котлы, запасались углем и провизией. В свободное время совершили несколько экскурсий.

Вы спрашиваете, что интересного на Кубе? Куба — золотой остров. Но песни у кубинцев грустные. Все богатства острова: сахар, табак, бананы, марганцевая руда, ананасы, пальмовые рощи — всё в руках иноземцев. Как тут запоешь веселые песни? Иноземцы бродят по Кубе как по своей земле. Они взбираются на горы, в тенистые леса Сьерра—Маэстра, плавают на роскошных яхтах у коралловых островов, развлекаются охотой на акул. Военные моряки, или, как их называют в Америке, «неви», пьянствуют, скандалят, пристают к женщинам.

Эх, профессор! Да разве только на Кубе так? Иноземцы бродят везде. Я видел их в Гибралтаре, на Азорских и Бермудских островах, потом в Гонолулу, в Японии… Легче сказать, где их нет.

Они прибывают на Кубу пароходами, самолетами из дальних городов Америки. Но больше всего богатых шалопаев перебрасывается на остров с Флоридского полуострова, с прославленных курортов Майями, Майями—Бич и Уэст Палм—Бич.

Между Гаваной (столицей Кубы) и Ки—Уэстом, последним курортным пунктом Флориды, курсируют мощные железнодорожные паромы. Иноземцы перебрасываются на Кубу со своими машинами, обезьянками, собаками… Вот почему, профессор, и слышится плач в народных песнях Кубы.

Лариса выучила несколько кубинских песенок и однажды вечером вышла на палубу, уселась в шезлонг и, аккомпанируя себе на гитаре, запела. Откуда ни возьмись собралась толпа кубинцев с гитарами, и пошел такой концерт, что я никогда ничего подобного не видел и не слыхал.

Три месяца продолжалось наше плавание. Это был самый счастливый рейс в моей жизни. Там, в Алупке, она недаром пила за свое посвящение в морские волки. Ни один шторм не валил ее с ног. Она окрепла, загорела, стала черной, как мулатка.

Моряки обычно с трудно скрываемой терпимостью относятся к присутствию женщины на корабле. Ее же полюбили. Думаю, что не из–за меня, конечно.

На девяностые сутки мы вошли в Даурский залив.

Над океаном спускался тихий вечер. Я смотрел на Приморск. Тысячи огней, переливаясь, играли на сопках.

Рулевой уверенно перекладывал штурвальное колесо, и я, перестав следить за ним, углубился в свои мысли, навеянные приближением города, где прошли мое детство, юность и началась морская служба. В моем уме с поразительной быстротой пробежало много–много лет. Вспомнилась моя первая любовь и наконец эта вот женитьба на Ларисе.

Дело в том, что перед отбытием в Севастополь я неожиданно получил письмо от подруги моего детства Наталии Курыжинской. Она была замужем, но жила очень плохо. С мужем ее я в свое время учился в одном классе и даже сидел на одной скамье. Это был смазливый чистоплюй, единственный сын главного бухгалтера бывшей в Приморске крупной немецкой фирмы «Хорст и Ангальт». Он был разряжен, как аргентинская шхуна, писал стихи и очень нравился приморским девушкам… Что меня заставило сдружиться с ним? Не знаю… Бывают в жизни дела, в которых не отдаешь себе отчета. Ну, словом, получилась такая чертовщина, в которой я долго не мог разобраться, вернее — не мог понять, до того глупо получилось.

Я был знаком с Наташей с детства. Родители наши дружили домами; меня и Наташу называли в те времена женихом и невестой. И вот, когда мы подросли, я встретился с этим чистоплюем, и тут черт меня дернул познакомить его с Наташей.

Ей он не понравился, зато ее родители были просто в восторге от него. Они уже не говорили, что я жених, а она невеста, а все чаще стали твердить, что я для Наташи не пара. Отец мой был шкипером, то есть человеком небогатым. То ли дело главный бухгалтер солидного торгового дома! Вы знаете бывший магазин «Хорста и Ангальта» на Камчатской?.. Там, где был Торгсин? Ах, да! Вы же совсем не знаете Приморска! Ну, да ладно, не в том дело. Наташу выдали за этого хлыща.