— А в чем?

— А в том, что пока у нас нет своих гарпунеров, надо проявлять терпимость к иностранным специалистам.

— Терпимость? — переспросил я. — Да откуда у вас, молодого специалиста, такая, с позволения сказать, философия? Если вы так рассуждаете, значит, тысячу раз прав капитан: у нас должны быть свои гарпунеры.

— Нет, профессор! Если бы я командовал «Тайфуном», я не стал бы себя так вести. Нет! И должен вам сказать, капитан–директор флотилии Плужник не поддержит Кирибеева.

— Почему?

— Да потому, что у нас есть план. Нам некогда возиться с обучением гарпунеров. Ну какой из капитана Кирибеева гарпунер? Или, может быть, вы думаете, что из Чубенко или Жилина получатся гарпунеры?

— А почему бы и нет? — сказал я.

Он помолчал. Вынул из кармана кителя серебряный портсигар с выпуклым изображением русалки и некоторое время не раскрывал его. Затем сдвинул брови и, глядя куда–то в пол, достал сигарету и долго разминал ее. Руки у него заметно дрожали.

Спички гасли.

Он глубоко вздохнул.

— Эх, профессор, — сказал он, — вы здесь новый человек, многого не знаете… Известно ли вам, например, что для того, чтобы стать гарпунером, надо десять лет учиться? А капитан Кирибеев хочет чуть ли не за один сезон подготовить людей. Разве это серьезно? Как вы думаете? Я лично полагаю, что это очковтирательство. Конечно, капитан Кирибеев от своего не отступится, он же упрямый, бык! Но так у него ничего не выйдет.

— Вы просто не любите его, — заметил я, — и… извините меня, завидуете ему.

Небылицын покраснел и сказал заикаясь:

— Я?! Завидую? Нет, профессор! А вы вот ослепли. Вы не видите, что он презирает вас…

Штурман не договорил и вышел из каюты, хлопнув дверью.

Когда шаги его затихли, я с горечью подумал: «Ну вот, еще один человек против меня».

Я вспомнил свой разговор с Жилиным и Чубенко, который состоялся всего несколько дней назад. Было уже близко к полуночи. Прогуливаясь перед сном, я встретился на палубе с Жилиным. Он стоял у борта и курил. Не помню, о чем он спросил меня, я ответил. Он еще что–то спросил, и мы разговорились. Затем к нам подошел Чубенко. Поговорили, вспомнили профессора Вериго—Катковского, а потом и туман, помешавший началу нашей охоты.

Жилин сказал:

— Хорошо, что на судно вернулся капитан Кирибеев. Теперь он тут все поломает.

Я спросил, что же тут нужно ломать.

На мой вопрос ответил Чубенко.

— А все, — сказал он, — все ломать надо… Три года назад Степан Петрович начал с нами изучать гарпунную пушку, а профессор Вериго—Катковский читал лекции по биологии китов; словом, учеба шла на полный ход. Особенно много мы занимались, когда возвращались с промысла в Приморск; Кнудсен уезжал к себе на родину в отпуск, а мы с капитаном и механиком разбирали и собирали пушку. Но когда капитан Кирибеев уехал в Ленинград и китобойцем стал командовать штурман Небылицын, все прахом пошло. Он отменил учебу, а Кнудсен за версту никого не подпускал к пушке. Когда он у пушки, заметили вы, как он колдует? То чекель ближе к дулу передвинет, то обратно к лапам гарпуна. То начнет выкидывать какие–то манипуляции с прицельной линейкой, то еще что–нибудь… Он думает — мы лопоухие и ничего не видим. Стоит у пушки, как шаман. И все норовит спиной к нам устроиться… Чужой он нам человек. А штурман в нем души не чает.

— Штурман у него в боковом кармане, как карандаш, — подтвердил Жилин. — Что хочет гарпунер, то и делает. Сколько раз я видел, как он разложит карту на коленях н ползает по ней глазами, как таракан по стенке… Это у него своя, секретная карта: он на ней планктонные поля отмечает, течения, скопления китов, рунный ход рыбы.

— А на нас орал, как американец на негров, — сказал Чубенко. — Теперь нет, теперь капитана боится. Штурман, наверное, вам уже жаловался, да вы не очень–то его слушайте, — перешел на шепот боцман. — Ему тут, на флотилии, делать–то нечего, вот только капитан–директор почему–то поддерживает.

— Капитан–директором надо было назначить нашего Кирибеева, — сказал Жилин, — он бы тут всех в божью веру привел…

Я попробовал объяснить себе, каким образом и откуда появляются в наше время люди типа штурмана Небылицына.

Кто такой Небылицын? К его анкете не придерется ни один отдел кадров. Родители его (отец — телеграфист и мать — домашняя хозяйка) погибли в японской контрразведке во время американо–японской оккупации Дальнего Востока. Небылицын воспитывался в детском доме, потом учился в Приморском мореходном училище. Плавал стажером на пароходе «Ильич» на линии Приморск — Петропавловск–на–Камчатке. Вместе с Плужником совершил переход из Ленинграда в Приморск на китобойной флотилии «Аян» в качестве третьего помощника на китобойце. Плужник хорошо знал отца Небылицына по партизанскому отряду и считал своим долгом проявлять заботу о сыне погибшего товарища.

Я не знаю, что любит Небылицын, кто его товарищи, каковы его вкусы и стремления. Знаю только, что он всегда щеголяет в отменно сшитой морской тужурке, пуговицы которой блестят, как огни океанского парохода, и карманы его набиты различными заграничными безделушками. Однако это только факты, а не объяснение их. Что же сформировало мировоззрение штурмана Небылицына? Неужели его не коснулись события последних лет, ну хотя бы такие, как пуск новых заводов в Горьком, Челябинске, Горловке, война в Испании… Да мало ли событий произошло за последние годы — с тех пор как он, безусый юнец, после окончания мореходного училища вступил в жизнь. Почему капитан Кирибеев, человек старшего поколения, весь охвачен идеей созидания, идеей большого, самоотверженного труда, а штурман Небылицын видит в труде не его глубокую сущность, а лишь внешний эффект? В чем тут дело?