правда и справедливость! Разве я не прав?

Щеглов. Я не желаю вас больше слушать!

Скуратов (мягко). Иван Иванович! Дорогой мой учитель! Просто вы

честнее, вы чище многих, с которыми вы каждый день общаетесь, которых вы

поддерживаете, рекомендуете, которым пожимаете руки и за которых голосуете

на ученом совете, на собраниях... Уверяю вас! Вы просто добрейший, милейший, несовременный вы человек! И то, что для одних норма, то для вас нонсенс. Я

предлагаю вам мировую! Между нами ничего не было. А я со своей стороны

обещаю: никогда не дам вам повода краснеть за меня... И кто старое помянет, тому глаз вон!

Щеглов. Вон!

Скуратов. Иван Иванович!

Щеглов. Сию минуту вон!

Скуратов. Ну, ударьте меня еще раз, ну, прокляните, но не гоните вон!

Щеглов. И запомните - я больше вас знать не хочу!

Скуратов (растерянно). Как это глупо... Глупо и недальновидно.

(Уходит.)

Входит Щеглова.

Щеглов. Оля, если бы я родился на сто лет раньше, я наверняка был бы

убит на дуэли...

КАРТИНА ВТОРАЯ

Середина мая. Кабинет Щеглова в клинике. Щеглов что-то

пишет. Входит секретарь партийной организации

Огуренкова.

Огуренкова. Иван Иванович, можно?

Щеглов. Да, пожалуйста.

Огуренкова. Иван Иванович, вы утверждаете, что дали доктору Скуратову

пощечину?

Щеглов. Я же уже заявил об этом. Или у вас есть основания сомневаться?

Огуренкова. Доктор Скуратов категорически это отрицает. Он признает,

что между вами состоялся разговор, неприятный для него разговор и к тому же

в повышенных тонах, но то, что вы его ударили, он категорически отрицает.

Щеглов. Серафима Петровна, я дал ему пощечину! Да! Признаюсь и не

скрываю.

Огуренкова. Честно говоря, я даже представить себе не могла, что вы

вообще способны кого-нибудь пальцем тронуть.

Щеглов. Вот как мы еще плохо друг друга знаем. В детстве я был

отчаянным драчуном.

Огуренкова. Я уже десять лет с вами работаю. За десять лет совместной

работы с вами я привыкла к резкости, прямоте вашего характера. Однако не

думала, что она когда-нибудь так проявится. Надо же было довести вас до

такого срыва! Как же теперь быть? Вы заявляете, что ударили его, а он

категорически отрицает.

Щеглов. Я готов ответить за свой срыв. И готов нести ответственность.

На аплодисменты я не рассчитываю.

Огуренкова. Как райком посмотрит...

Щеглов. Серафима Петровна, да разве в этом дело? Пощечину получили все

мы. Щека горит и у меня!

Огуренкова. Во всяком случае, для меня ясно одно: вопрос надо ставить

со всей остротой... вопрос надо рассматривать по существу. А там уж... Одним

словом, посмотрим. Дело это неприятное. Скуратов должен защищать

диссертацию. Вы его руководитель. В декабре ваше шестидесятилетие. Все одно

к одному.

Щеглов. Я понимаю. Понимаю. Ну, что поделаешь... Серафима Петровна, как

вы думаете, могу я как коммунист пройти равнодушно мимо поведения доктора

Скуратова, как бы я его в свое время ни поощрял и ни поддерживал? Но и сам

я, конечно, повел себя далеко не лучшим образом... Раздавать пощечины - не

способ вести разговор... Но теперь назад эту оплеуху уже не вернешь.

Огуренкова. Скуратов категорически отрицает рукоприкладство.

Щеглов. Ему стыдно признаться. В прошлом веке за пощечину вызывали на

дуэль.

Огуренкова. А в нынешнем...

Щеглов. На партийное бюро. Преимущество века!

Огуренкова. Мы назначим партбюро на восемнадцать часов.

Щеглов. Я только домой съезжу, пообедаю и тут же вернусь.

Входит секретарь Машенька.

Что, Машенька?

Машенька. Иван Иванович, вас дожидается Захарова.

Щеглов. Это какая Захарова? Напомните...

Машенька. Аспирантка. Вы назначили ей на среду в двенадцать. А она

пришла сегодня. Нервничает, ждет и не уходит.

Щеглов. По какому она вопросу?

Машенька. По личному. Я просила уточнить. Говорит: "По сугубо личному

делу". В среду, говорит, будет уже поздно.