докторской колбаской взяла. А бубликов не было. Кушай! Время!

(Приглядывается к Сомову.)

Татьяна Леонидовна. Благодарю, нянечка! (Сомову.) Хотите чаю?

Сомов. Нет, спасибо! Я совсем недавно завтракал.

Няня выходит.

Вам можно позавидовать. Простите, я не то хотел сказать...

Татьяна Леонидовна. Нет, нет! Вы именно так хотели сказать. И вы не

ошиблись. Пожалуй, мне действительно можно позавидовать! Я люблю жизнь, и я

научилась ценить ее. Может быть, моя профессия помогла мне в этом. Очень

часто после трудной операции, особенно сердца, я думаю о законах бытия и вот

совсем, ну ни капельки не боюсь смерти, по-новому начинаю относиться к

жизни. Я наслаждаюсь ею! Духовно! Физически! Всем существом! Этой весной я

была на Кавказе. И там я впитывала каждую минуту жизни. Бродила под южным

солнцем, и каждый камешек мне был дорог, и я была счастлива тем, что есть

дивный лапах кипарисового дерева, и запах только что выпеченного хлеба, и

ночью в небе Большая Медведица, и в праздник над сельской парикмахерской, откуда тянет дешевым одеколоном, - красный флаг. Как хорошо! Хочется все

запомнить, на все наглядеться, ничего не пропустить! И никого я не жду, а

скучаю только по детям. Их мне не хватает. Не дождусь того часа, когда снова

их увижу... И все это называется совсем просто: жить!..

Сомов. Да вы, Татьяна Леонидовна, поэт!

Татьяна Леонидовна (весело). Стихов не пишу, но люблю и стихи!

Сомов. А прозу?

Татьяна Леонидовна. Люблю и прозу. Хорошую, конечно.

Сомов (замявшись). Трудно, очень трудно писать хорошую прозу...

Стук в дверь. В кабинет заглядывает медсестра.

Медсестра. Татьяна Леонидовна! Файзулаев в перевязочной.

Татьяна Леонидовна. Хорошо. Сейчас.

Сомов (поднимается). Я тоже, пожалуй, пойду. Мне пора, Татьяна

Леонидовна.

Татьяна Леонидовна. Не буду вас задерживать, Арсений Тимофеевич.

Спасибо, что зашли. Будет время - звоните, заходите ко мне домой. Очень буду

рада... Вот так и живем! (Делает неопределенный жест руками.) Здесь - моя

стихия!

Сомов, пропустив вперед Шубину, выходит за ней из

кабинета. Сцена некоторое время пуста, затем входит

Марина в сопровождении няни.

Няня. Вы посидите здесь, обождите. Доктор сейчас на перевязке занята.

Как освободится, так сюда зайдет. Вы обождите!

Марина. Спасибо, нянечка. Это вы мне сегодня звонили?

Няня. А то кто же? Нынче утром, как заступила, зашла в палату больных

навестить, гляжу - новенький возле окна лежит! Что такое, спрашиваю? С чем

пожаловали? Какой такой диагноз? А он говорит: "Меня, нянечка, уже того, вскрыли, можно сказать!" И сразу ко мне с одолжением: дает номер телефона.

"Обязательно, нянечка, дозвонитесь по этому номеру, обрисуйте мое больное

положение и попросите, чтобы зашли, попроведали". Вот вы и повидались...

Теперь дело на поправку пойдет!..

Марина. Большое вам спасибо, нянечка, за вашу заботу.

Няня. А вы кем же ему доводитесь?

Марина. Так... знакомая...

Няня (разочарованно). Знакомая? Ну что ж... Это ничего... А человек,

видать, хороший... Милый такой человек... Гуманный...

Марина. Да. Он очень хороший человек.

Няня. Вежливый такой военный. Большая от него симпатия... За него

теперь не беспокойтесь. Врачи у нас хорошие, на всех фронтах побывали. А уж

лечащий врач ему выпал - золото! Одно слово: лечащий! Ко всякому больному у

нее свой подход есть, да такой ласковый, серьезный и строгий... Уж как

больной свою операцию с трепетом предвкушает, а час пробьет - на

операционный стол с полной охотой ложится. Потому - верит! Очень уж она

оперативная! Руки золотые! В тяжелом случае сама всю ночь возле больного

продежурит, глаз не сомкнет, а уж человеку все сделает! Иной раз скажешь ей:

"Уж мы-то здесь на что, сестры да няньки?" - "Не могу, говорит, нянечка!

Никак не могу!" Вот ведь как скажет. А у самой-то счастья нет...

За сценой слышен голос Шубиной: "Афанасьеву можно

выписывать!" Затем Шубина входит в кабинет в

сопровождении медсестры, в руках которой несколько

рентгеновских снимков.

Татьяна Леонидовна (на ходу, медсестре). Серафима Ивановна, принесите