Километра полтора не доехав до Черного камня, вдруг увидел: мураши валом валят через тропу куда-то в глубь тайги, а за ними крысы, целыми выводками, – значит, учуяли где-то падаль. На браконьерские дела не похоже – браконьеры за собой падали не оставляют.

Юрий принюхался, но смрадного духа не почуял – стало быть, что-то здесь случилось совсем недавно. Он повернул коня и уже через несколько минут увидел…

На поляне лежал человеческий труп, весь уже облепленный мурашами, и семейка крыс шебуршилась у него на груди. Еще час-другой – и от трупа ничего не осталось бы: как известно, тайга мигом подчищает свою территорию.

Вначале подумал – зэк подраненный: бежал, бежал по тайге, да вот и помер.

И вдруг…

Могло ли это быть случайностью? Рядом с трупом, аккуратно выложенные, лежали палка, веревка, большой камень, явно кем-то сюда недавно принесенный, и специально кем-то вырванный пук травы. Было ли изображено страдание на лице трупа увидеть не представлялось возможным из-за облепивших лицо мурашей, но и так было видно, что смерть этот человек принял со страданием, ибо причиной смерти была не пуля, рана от которой виднелась на плече, а острый короткий кол, вбитый ему в живот, так что умирал он мучительно и, вероятно, долго.

Мало этого, на большой сосне, росшей рядом, были вырезаны пять крупных букв: SSSGG. Означать могло только одно: «Stock», «Stein», «Strick», «Gras», «Grein» – «палка», «камень», «веревка», «трава», «страдание». Эти слова не могли быть понятны никому, кроме членов Тайного Суда, а значит, именно к нему, к Юрию, и было обращено это страшное послание.

Он огляделся, прислушался – вроде поблизости никого, – лишь после этого слез с коня.

Преодолевая отвращение, Юрий разогнал крыс и мурашей с груди убитого, порылся в карманах его плаща и извлек оттуда два документа – паспорт и билет члена ВКП(б). С обоих на него смотрело одно и то же лицо: Бричкина Кузьмы Игнатьевича.

В иные моменты Юрий и сам готов был убить этого негодяя, одного из самых гнусных мерзавцев, обитавших в здешних местах. Жил Бричкин тем, что тянул жилы из раскулаченных, сбежавших сюда, за Урал. Таких тут было много – места отдаленные, энкавэдэшники ленивые, можно и пересидеть – глядишь, да и в Совдепии что-то переменится в лучшую сторону (иди жди!).

Но и никакой НКВД не нужен, если рядом такая гнида, как Бричкин. Он выслеживал этих бедолаг (нюхом на сей предмет обладал, мерзавец, отменным), поначалу, обещая не закладывать, вытягивал из бедолаг все, чем они были мало-мальски богаты, вплоть до последней ложки и плошки, потом девок их портить начинал – и те молчали; наконец, насосавшись крови вдоволь, все равно закладывал несчастных в НКВД, – и где они сейчас? В лучшем случае, золото для Родины добывают где-нибудь на Колыме. Это которые пока еще живы.

Катя уже не раз заговаривала о том, что надо бы освободить землю от этого Бричкина: дело нехитрое, тайга все спишет. Бывало, что он, Юрий, с ней и соглашался, но потом, по здравом размышлении, передумывал. Тайного Суда больше нет, никогда он уже не возродится, и какое у них теперь право быть вершителями чужих жизней, даже таких мерзких, как жизнь этого подлеца Бричкина?

Но, оказывается, Тайный Суд был!

Был, и желал их с Катей тоже превратить в свои щупальца. Никому другому, кроме них, не могло быть адресовано это страшное послание…

И тут Юрий услышал слабый стон, доносившийся справа, со стороны Черного камня. Он подумал: «Еще один. Жив еще…» – влез на коня и, озираясь по сторонам, направился туда.

Проехав меньше версты, увидел овражец, засыпанный валежником. Именно оттуда, из овражца, и доносился, похоже, этот стон.

Юрий спешился, раскидал валежник и увидел…

Там лежала девчушка, судя по одежде, из местных, голова у нее кровоточила, но когда Юрий ощупал рану, понял, что череп не пробит – значит, по всему, рана не тяжелая, выживет.

Когда он прикоснулся к ее голове, девчушка открыла глаза и снова застонала.

Юрий сказал:

– Не бойся, милая, я тебя не трону. – И спросил: – Кто ж это тебя так?

Девчушка хотела ответить, даже рот открыла, но произнести ничего не смогла, только промычала что-то – видно, еще не до конца пришла в себя. Смотрела на него по-прежнему со страхом.

– Не бойся меня, – повторил он.

С этими словами Юрий подвел коня, поднял девочку (легкой была, как пушинка), усадил в седло, веревкой приторочил ее ноги к стременам, чтобы не упала, и повел коня под уздцы.

Теперь страх в ее глазах стал понемногу угасать, смотрела уже более или менее осмысленно, и Юрий пообещал:

– Все будет, милая, хорошо. Сейчас приедем – перевязку тебе сделаем. Подлечим малость – тогда домой тебя отвезу. Где дом-то твой, помнишь?

Но девочка лишь помотала головой: не помнила.

– А кто тебя так?

И снова лишь головой помотала.

– Ладно, – вздохнул Юрий. – Ну, а хоть помнишь, как тебя зовут?

Думал, тоже не помнит, но девочка вдруг произнесла слабым голосом: