– Правосудие должно свершиться, – наконец сказала Елизавета. – Его признали виновным.

– Да, ваше величество.

– Чинить препоны правосудию – значит творить несправедливость.

– Да, ваше величество.

– Однако милосердие – более высокая добродетель, чем справедливость.

– Да, в глазах Бога.

– Но разве я не помазанница Божья на земле? Разве я не должна смотреть на небо, а не на пэров королевства, когда ищу образец для подражания?

– Взгляд, устремленный к небу, может стать путем к тирании, мадам. Когда правитель начинает пренебрегать законами своей страны в пользу небесных указаний, он часто уничтожает элементарное правосудие. Придерживаясь закона, вы не можете ступить на путь тирании.

– Вы правы. – Елизавета устало опустилась в кресло. – Все эти заговоры опасны для меня. Мой родственник без колебаний вступил в сговор с моими заклятыми врагами! Судя по всему, он невысоко ценит мою жизнь. Он хотел почувствовать вес короны на своей голове. Что ж, вместо этого он почувствует лезвие топора! – Она хлопнула ладонью по ручке кресла.

– Да, ваше величество. – Сесил с облегчением поклонился.

– Но не завтра, – добавила она. – Отложите казнь. Обещаю, что это будет задержка, а не отмена или помилование.

Народ толпился вокруг недавно воздвигнутого эшафота на Тауэр-Хилл – кургане у стен Тауэра, где устраивали публичные казни. При царствовании Елизаветы в Лондоне еще не было казней, и старый эшафот, давно вышедший из употребления, прогнил до основания. Люди начали приходить на рассвете и занимать хорошие места, чтобы полюбоваться на казнь. Представление обещало быть удачным, так как иссиня-черные тучи разошлись и стало проглядывать бледно-голубое небо. Не ожидалось ни дождя, ни снега, часто портивших впечатление от зимних казней.

На новом эшафоте лежала плаха со старого эшафота, освященная ударами топора, которые отсекли головы Томаса Мора, Кромвеля, любовников Анны Болейн и самого Генри Говарда, отца герцога. На плахе имелось два углубления – с одной стороны для плеч, а с другой для подбородка, с небольшим желобом между ними, где шея могла лежать ровно в ожидании топора.

По эшафоту была щедро разбросана свежая солома, а рядом с плахой лежала ткань, которой следовало прикрывать обезглавленные тела. Отдельные куски ткани предназначались для отрубленных голов. Они были помечены, чтобы при подготовке к погребению каждому телу соответствовала нужная голова… в том случае если головы не выставляли на Лондонском мосту.

Фактически приговор гласил, что изменников сначала нужно повесить, затем выпотрошить и четвертовать и лишь потом обезглавить. Но несомненно, герцога только обезглавят, в то время как двоим другим предстояла полная процедура.

Толпа возликовала, когда вывели Кенельма Берни, молодого человека, который собирался убить Сесила. Он произнес обычные слова прощания и последнюю молитву, а потом был повешен, что милосердно избавило его от страданий при исполнении остальной части приговора. Через пятнадцать минут его останки убрали, заменили солому и вывели его партнера Эдмунда Мэзэра. Вторая смерть тоже оказалась быстрой.

Толпа притихла, ожидая выхода герцога. Это было зрелище, ради которого они пришли; двое обычных изменников считались прелюдией, распалявшей аппетит. Самому благородному английскому лорду отрубят голову! Прошло уже много времени с тех пор, как такое зрелище – некогда вполне распространенное – радовало жителей столицы. Некоторые дети еще никогда не видели его и довольствовались воспоминаниями старших. «Канюки кружили над трупом сэра Фрэнсиса Уэстона. Многие шутили насчет его бороды, умоляя палача не рубить ее, потому что она ни в чем не виновата». «У Генри Говарда оказалось очень много крови; она текла целых десять минут и испортила палачу башмаки». Теперь они сами увидят все это и смогут рассказать собственным детям.

На эшафот вышел человек в королевской ливрее. Он зачитал приговор, а потом вывели герцога в парадной одежде. Люди заволновались еще больше.

– Ее величество королева соизволила пожелать, чтобы казнь герцога состоялась не сегодня! – объявил глашатай.

Толпа издала дружный стон. Некоторые ругались сквозь зубы.

Казнь перенесли на последний день февраля на шесть часов утра. В четыре утра Елизавета снова приостановила действие указа.

Елизавета лежала в постели, настолько больная, что ей показалось, будто она спит, когда перед ней появились лица Роберта Дадли и Сесила. Она пребывала в таком состоянии уже несколько дней, и королевство парализовал страх. Что, если она умрет? Что будет с ними? Герцог Норфолкский был еще жив, как и королева Шотландии. Произойдет ли вторжение испанских войск, чтобы возвести Марию на трон? Английский престол оставался без наследника. Без Елизаветы все будет кончено. Только жизнь незамужней тридцативосьмилетней женщины стояла между ними и хаосом.

– Вы должны собраться с силами, – прошептал Дадли. – Я сам буду кормить вас, как отец ребенка.

Они с Сесилом переглянулись. Если она выживет, нужно будет предпринять определенные меры. Она больше не может управлять страной без оглядки на верных слуг.

Елизавета утверждала, что ее жизнь не находилась в опасности и она пострадала из-за несвежей рыбы, съеденной за ужином. Действительно, у нее был жар, сильные желудочные боли и рвота, что считалось нормальным в таких случаях. Ее организм очищался от яда.