– Она нашла его на улице, в темноте, замерзшего и голого.

– Я не замерз. И не был голый, – говорит мальчик.

– На тебе не было одежды, – говорит Инес. – Это означает, что ты был голый.

– Это все не важно, – перебивает ее он, Симон. – Как дама связалась с вами, Инес? Почему не со школой? Это ж очевиднее всего было сделать.

– Она не выносит ту школу. Ее все терпеть не могут, – говорит мальчик.

– Это правда настолько ужасное место?

Мальчик энергично кивает.

Впервые заговаривает Фидель:

– Тебя там били?

– Тебе должно исполниться четырнадцать, чтоб они могли тебя бить. Если тебе четырнадцать, они могут тебя бить, если ты не слушаешься.

– Расскажи Симону про рыбу, – говорит Инес.

– Каждую пятницу они нас заставляли есть рыбу. – Мальчик театрально содрогается. – Терпеть не могу рыбу. У нее глаза, как у сеньора Леона.

Фидель хихикает. Мгновенье – и мальчишки уже заливаются смехом.

– И что же еще такого ужасного в Пунто-Аренас – помимо рыбы?

– Они нас заставляли носить сандалии. Не пускали Инес навещать меня. Сказали, что она мне не мать. Сказали, что я подопечный. Подопечный – это у кого нет матери или отца.

– Чушь какая. Инес – твоя мать, а я твой заступник, а это считай что отец, иногда лучше даже. Твой заступник приглядывает за тобой.

– Ты за мной не приглядывал. Ты дал им забрать меня в Пунто-Аренас.

– Это правда. Я был плохой заступник. Я спал, а должен был бдеть. Но я усвоил урок. Дальше я буду лучше о тебе заботиться.

– Ты будешь с ними драться, если они опять придут?

– Да, изо всех сил. Одолжу меч. Скажу им: «Попробуйте-ка еще раз украсть у меня моего мальчика, и вам придется иметь дело с Доном Симоном!»

Мальчик сияет от удовольствия.

– И Боливар, – говорит он. – Боливар может охранять меня по ночам. Ты приедешь к нам жить? – Он оглядывается на мать. – Можно Симон будет жить с нами?

– Симону надо пожить в доме престарелых и там выздороветь. Он не может ходить, не может взбираться по лестницам.

– Может! Ты можешь ходить, Симон, правда?

– Конечно, могу. Обычно нет, потому что все болит. Но ради тебя я готов на все: лазать по лестницам, ездить верхом – что угодно. Скажи лишь слово.

– Какое слово?

– Волшебное слово. Слово, которое меня исцелит.

– А я его знаю?

– Конечно, знаешь. Скажи!

– Слово… Абракадабра!

Он отбрасывает простыню (к счастью, на нем больничная пижама) и спускает бесполезные ноги с кровати.

– Мне нужна помощь, мальцы.

Опершись на плечи Фиделя и Давида, он осторожно встает, делает первый шаткий шаг, затем второй.

– Видишь? Ты знаешь слово! Инес, подкатите, пожалуйста, кресло. – Он опускается в кресло-каталку. – Теперь пошли погуляем. Хочу глянуть, как выглядит белый свет, я так долго сидел взаперти. Кто покатит?

– Ты разве не поедешь с нами домой? – спрашивает мальчик.

– Пока нет. Пока не верну себе силы.

– Но мы же будем цыгане! Если останешься в больнице, не сможешь быть цыганом!

Он глядит на Инес.

– Что это? Я думал, вы отказались от цыганщины.

Инес подбирается.

– Ему нельзя обратно в ту школу. Я не допущу. Братья поедут с нами – оба. На машине.

– Четыре человека в той старой крысоловке? А если она сломается? И где вы будете ночевать?

– Не важно. Будем работать, где подвернется. Фрукты будем собирать. Сеньор Дага одолжил нам денег.

– Дага! Так это он все придумал!

– Ну, в ту ужасную школу Давид не вернется.

– Где их заставляют носить сандалии и есть рыбу. По мне, это не ужасно.

– Там мальчики курят, пьют и носят при себе ножи. Это школа для преступников. Если Давид туда вернется, его искалечит на всю жизнь.

Мальчик заговаривает.

– Что это значит – «искалечит на всю жизнь»?

– Это просто так говорится, – объясняет Инес. – Это значит, что школа на тебя плохо подействует.

– Как рана?

– Да, как рана.

– У меня уже много ран. Это от колючей проволоки. Хочешь посмотреть на мои раны, Симон?

– Твоя мама имела в виду нечто другое. Она про твою душу. Эти раны не затягиваются. Это правда, что мальчики в школе ходят с ножами? Ты уверен, что это не всего один мальчик?