Собираюсь уходить, а он зовет меня и протягивает деньги. Я от денег за причастие отказываюсь.

– Возьми, не отказывай. Я знаю, ты можешь помолиться, и я, наконец, умру. Попроси, сил больше нет.

Еду и вспоминаю вчерашний день. Вроде день как день, много таких встреч. Когда человеку хорошо, он священника не зовет. Когда с тобой все в порядке, Бог не нужен. Тогда почему так тяжело на душе? Может, от того, что за эти два месяца я проводил в последний путь так много тех, кого знал долгие годы, с кем дружил и вместе растил детей? Думаешь, ладно, они ушли, и тут же на тебе, сразу без передышки узнаешь о новых страдальцах.

Матушка недовольна. Когда еще она просила куда-нибудь заехать выпить кофе. А я все возвращаюсь в свои мысли и забываю. Наконец уже перед въездом в столицу мы остановились у маленького придорожного ресторанчика «Бургер кинг». Сегодня таких кафешек, торгующих пластиковой едой, полно, зато здесь на одном из прилавков в свободном доступе лежит штук двадцать желтых бумажных корон. Я догадался, все-таки «кинг». Такой неожиданный подарочек для детей.

– Возьми пару штук для девчонок.

Сидим за столиком, пьем кофе. Матушка все еще продолжает бурчать. Выждав момент, когда она отвернулась, я надел на себя корону. Увидев меня с атрибутом абсолютной власти на голове, матушка была вынуждена смириться и замолчать. С королями не поспоришь.

Я протянул ей вторую корону:

– Если хочешь, у тебя есть шанс стать моей королевой.

– Ты знаешь, нет, я уже не ребенок и в детские игры не играю.

У наших девочек, а конкретнее у Елисаветы, наступил ответственный жизненный этап. Лиса пошла в детский сад, да еще и на полный рабочий день. Мы с бабушкой успели как раз вовремя, Лиза с мамой только-только вернулись из садика и вышли погулять на детскую площадку.

Я не видел их больше месяца. Малышка вытянулась и, по-моему, похудела. Личико бледное, никак не привыкнет к садиковской каше. Обнял, прижал дитя к себе и слышу, как быстро стучит ее сердечко.

Вечером мама укладывает старшенькую, а та ее просит:

– Мама, обними меня.

Я слушаю дочку и смотрю в окно дома напротив. В нем горит свет, и я вижу людей, сидящих за столом. Как и мы, они ужинают и о чем-то говорят друг с другом. О чем?

Наверно, о том же, что и мы.

– Она просит, мама, обними меня.

Я продолжаю смотреть в окно дома напротив, оно дрожит и начинает расплываться. Закрываю глаза. Пишут, маленького человечка необходимо своевременно отлучать от груди и приучать к самостоятельности. Может, они и правы, только на самом деле мы приучаем его к одиночеству.

На следующий день я должен был ехать записываться на одном из православных телеканалов. Дело для меня это новое, и потому я немного волновался. Выехал заранее, хотелось погулять по Москве. И еще я собирался заехать в Новоспасский монастырь, помолиться об Алексее и моем друге, да и не только о них.

Москва – мой город, когда-то много лет назад я здесь родился, и первые годы моей жизни прошли в Лефортово. Наверно, поэтому я всегда его любил. Москва мне часто снилась, и в моих снах представлялась одним большим поленовским двориком. Сегодня я редко бываю в столице, теперь это уже не тот город, который я знал и любил.

Долго живя в провинции, в каком-нибудь крошечном поселке наподобие нашего, привыкаешь к тому, что все друг дружку знают и при встрече друг друга приветствуют. В Москве никто никого не видит. Я специально всматривался в их лица. В метро, так там вообще все или читают, или спят. Конечно, я не Ален Делон, но чтобы вот на тебя смотрели, словно ты прозрачная стена, давно такого не помню.

Я сижу, рядом со мной стоит парень лет тридцати и читает что-то из классики. Что именно – я не разглядел, но обложку этой книги я помню по той еще прежней жизни. Тогда мы еще ценили книги.

«Граждане пассажиры, просьба уступать места инвалидам и беременным женщинам». Неожиданно он посмотрел на меня, наверно, краем глаза заметив, что я пытаюсь прочитать название его книги. Первый человек, который за весь день посмотрел мне в глаза. Я спросил его:

– Ты не инвалид?

– Нет.

– Хочешь, я уступлю тебе место?

– Нет.

– Тогда извини.

Люди, живущие в когда-то моем городе, совсем не улыбаются. И даже больше, мне показалось, они друг друга боятся.

Иду по переходу и вижу девушку. Она вместе со всеми спешит в общем людском потоке и разговаривает по телефону. Она идет и не видит, что сумочка у нее открыта. Любой профессиональный вор при желании в считанные секунды способен изучить ее содержимое и утащить все ценное. Ему достаточно просто пройти мимо, и все. Потому я и помчался ей вслед:

– Девушка, у вас сумочка открыта!

Я подумал, она сейчас мне улыбнется в ответ и скажет спасибо или хотя бы благодарно кивнет головой. Но девушка, мельком окинув меня тревожным взглядом, прижимает сумочку к груди и бросается бегом по направлению к эскалатору.