— Что с тобой, Андрейка? — шепнул он мне.— Разве тебе не понравился твой отец?

— Почему же... понравился,— заверил я его. Алеша недоверчиво уставился на меня. Он не понимал, в чем же дело.

Пообедали мы вместе с отцом в ресторане при гостинице. Затем отец опять ушел по делам — он же был в командировке, не в отпуске, а мы осматривали Иркутск. Долго стояли на берегу Ангары. Ребята восторгались, а меня как-то ничего не радовало. Ангару я представлял более могущественной, более свободной. Ведь Ангара была единственным детищем Великого Байкала, но человек покорил ее. Стремительная, крутая река подходит к Иркутску в таком кротком, притихшем разливе водохранилища, что досада берет за нее. Правда, вырвавшись из турбин гидроузла, Ангара вновь становится дика и упряма в своем бурном полноводье.

На набережной Ангары, посреди яркого ухоженного сквера, высится обелиск. На его гранях старинные гербы Сибири, горельефы Ермака Тимофеевича, Муравьева, Сперанского. Вниз вдоль реки спускается зеленый проспект имени Гагарина. От берега переброшен легкий мост на остров.

Густое переплетение линий высоковольтных передач. Множество подъемных кранов — современный пейзаж. Правый и левый берега Ангары крепко связывает железобетонный арочный мост. В общем-то, Иркутск мне понравился. Славный город!

Вечером мы поужинали вчетвером в буфете на этаже и рано вернулись в номер. Ребят клонило ко сну, так как эту ночь мы почти не спали. Видя, что они «заводят глаза», отец посоветовал ложиться спать. Женя лег на раскладушке у окна, Алеша на диване, меня они уложили на кровать. Верхний свет потушили, светила лишь настольная лампа на тумбочке между нашими кроватями.

Ребята сразу уснули, едва прикрылись одеялами. Отец в кресле о чем-то думал, сдвинув темно-русые брови. Я разглядывал его, сидя в трусах и майке на своей кровати.

Отец очень хорош собою, даже теперь, когда ему было все сорок. Светлые зеленовато-серые глаза, узкое, худощавое лицо, прямой нос, красивый профиль (в этот первый день нашей встречи мне пришлось особенно изучить его профиль — он, кажется, избегал смотреть на меня прямо), четко очерченный рот, белые, ровные, здоровые зубы. Лицо его и руки были покрыты чуть ли не южным загаром.

Чем-то он напомнил мне героев Фенимора Купера. А вообще в этот день вряд ли он был самим собою: слишком неожиданно я появился в его жизни, видимо напомнив что-то, причинявшее боль.

Он раздумывал долго, потом переоделся в ванной комнате и в пижаме сел на кровать. Несколько минут мы пристально смотрели друг на друга.

— Ты хотел мне показать последние фотографии матери,— сказал он вполголоса, чтоб не разбудить ребят. Я — хотел?.. Но я не стал возражать, молча раскрыл свой чемодан, достал все имеющиеся у меня фотографии в черных светонепроницаемых конвертах и молча передал ему.

Маринку он узнал сразу, видно, Ефремов послал ему фотографию своей любимицы. Обрадованно улыбнулся, увидев фотографию супругов Ефремовых, его старых друзей. Внимательно рассматривал даже снимки незнакомых ему людей. Я по лицу его понял, когда он нашел мамины фотографии, так оно изменилось... Но он овладел собой и спокойно пересмотрел их все. Над последней (мама снялась перед самым моим отъездом и даже дату поставила) отец задумался.

— Такая же, как была! — заметил он.— Не меняется. Она тебе рассказывала обо мне?

— Коротко и редко. Никогда не говорила, почему вы развелись... Перед отъездом водила меня по Москве и все вспоминала, где вы познакомились, где объяснились, где впервые поссорились. Можно вам задать один вопрос?

Я избегал прямого обращения. Называть по имени-отчеству неловко, все же отец, но и отцом называть я не мог — на расстоянии он меня держал.

— Какой вопрос, Андрей?

— Почему вы развелись?

— Ты не знаешь?

— Нет, конечно. Мама не любит, когда я об этом спрашиваю. Настроение у нее портится. Надолго. Так и не объяснила.

Пытливо, почти сурово взглянул он на меня.

— Что же тут скрывать. Разные мы оказались люди. Это нас и разлучило. Наверно, никто в этом не виноват... Она не могла жить без Москвы, без киностудии... А я — без Сибири... Вот и все. Не мог я оставить главное дело моей жизни... Не мог. Понимаешь?

— Нет, не понимаю. Ты мог бы свой отпуск проводить в Москве. Мама свой — в Сибири. Остальное время переписываться, говорить по телефону... Иногда в командировки ездить туда, где находится другой. Я бы не развелся... пока любил. Развода вы потребовали? Зачем? Вы же не женились больше! Или, быть может...

— Нет, я больше не женился. Я думал, Ксения выйдет замуж. Не понимаю, почему она все-таки не вышла? Мы давно не виделись.

— Никого она, кроме вас, не любила, наверное. Сто раз могла бы выйти замуж — не пошла ни за кого. Оператор, очень известный, десять лет к ней сватается. Думает, из-за меня она не выходит. Откровенно радовался, когда я уезжал. Смешные у меня родители!

— Смешные?

— Ну, чудаки! Странные какие-то.

— Из Ксаны хорошая вышла мать? Заботилась она о тебе?