__ Черт побери! Если бы ты видела его глаза в тот момент...

Сказать, что никакой он мне не сын — это было бы все равно что ударить его по лицу, плюнуть ему в душу. Я этого не смог бы сделать никогда, уволь! А вот почему ты проводила его ко мне, даже денег дала на дорогу... А обидеть парнишку я просто не смог,

Мама фыркнула:

— Вот она, мужская логика! Сначала бросает жену из-за этого самого несчастного ребенка (как же, это не его сын!), а шестнадцать лет спустя признает этого же самого ребенка своим сыном. Больше того, искренно привязывается к нему. Логика! Все эти годы я думала: если бы я не оставила ребенка, ты был бы со мной.

— Только не это! — испуганно вскричал отец (значит, не отец?!).— Если бы ты как-то подготовила меня к случившемуся. Написала бы об этом художнике. О ребенке. А то ведь ни слова. Я скитался по горам и тайге с теодолитом... Среди товарищей по работе были и женщины. Но я хранил тебе верность. Попросту помнил всегда, что я женат, что в Москве меня ждешь ты!.. Два года не видел тебя, но был чист перед тобой, потому что любил...

— Но в художника Никольского я тогда влюбилась, да еще как! Видишь ли. Я уж очень тосковала по тебе. Нестерпимо! А он, представь, очень похож на тебя. Ну, словно твой младший брат. Мы стали видеться почти каждый день. Он очень любил меня. А ты так далеко...

— Он знал, что Андрей его сын?

— Разумеется!

— Почему вы не поженились, когда мы с тобой развелись?

— Он стал уже пить. Его упорно не признавали как художника. За непохожесть, видимо.

— Ксения... Тебе не было его жаль, когда он катился вниз?

— Было жаль. Но я не терплю пьяниц и неудачников.

— И он знал, что Андрюша его сын!..

— Я просила его не говорить мальчику. Он согласился, что отец первопроходец и геолог представляет более яркий пример для подражания, чем спившийся художник. Перед смертью Евгения я по его просьбе приводила Андрюшу к нему в больницу проститься.

— Никольский... В Москве сейчас организована выставка его картин?

— Да. И очень хорошая пресса. При жизни его ни разу не порадовали,— подтвердила мама.— Подожди, кто-то вошел. Андрюша, ты?

— Где коньки? — спросил я хрипло. Но я знал, где коньки, и в следующую минуту уже доставал их из встроенного шкафчика.

Мама вышла в переднюю и шарила выключатель.

— Иду на каток,— сказал я и выскочил на лестницу как раз тогда, когда мама зажгла в передней свет.

Я быстро поднялся на следующий этаж, и вовремя: на площадку выбежал Болдырев.

— Андрюша! — позвал он испуганно.— Андрюша!

Он перегнулся через перила, удивленный моим быстрым исчезновением, постоял, осмотрелся, но вверх посмотреть не догадался.

— Андрюшка мой...— протянул он уже тихо и вернулся в квартиру.

Самый добрый человек, которого я встречал в своей жизни! Он мог быть моим отцом... Впрочем, тогда это уже был бы не я, а кто-то другой — лучше, наверное.

Я вышел на улицу. В ночь. В снег. Не знал я, куда мне идти, где ночевать. Где ночевать? Ни за что на свете не вернусь я к этому чужому, как оказалось, человеку, чтоб воспользоваться его добротой.

«Если бы ты видела его глаза... Не смог обидеть парнишку» и принял за родного сына.

А ведь вначале я ему был определенно неприятен, я же чувствовал это. Я должен был понять, догадаться сам. Какой же я, однако, дурак!

Чего бы ради мама повезла меня прощаться к умирающему Никольскому, которого знать не хотела столько лет. А мама перед ним виновата. Как это славно сказано у Сент-Экзюпери: «Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил». А мама, волевая и сильная, приручила Евгения Никольского, а потом не захотела его знать за то, что он слаб.

Зачем она не сказала мне, кто мой настоящий отец, может, я сумел бы помочь ему. Не знаю как, но помог бы.

Отчего он пил? Может, ему не хватало душевного тепла, или признания, или он чувствовал себя одиноким среди людей?

Я бы не стал заниматься спортом — тратить столько времени,— я бы лучше попытался спасти того, кто дал мне жизнь, чьи гены во мне. А я... Даже теперь, зная, кто мой отец, Андрея Николаевича люблю больше, потому что полюбил его, привык считать отцом. А он не отец мне совсем. Он только из жалости... «Если бы ты видела его глаза в тот момент». То есть мои глаза, когда я пришел к нему в гостиницу. Как же я был жалок, наверно. Ох!

Поземка мела все сильнее, а я не знал, куда мне идти ночевать. К Алеше не мог из-за Христины. Пришлось бы всем рассказывать, что он мне не отец — сейчас я еще не мог говорить об этом. Только не хватало расплакаться. Они черт знает что могли подумать. Нет. Нет.

До чего же мне было горько, до чего тошно, просто жить не хотелось.

И вдруг я вспомнил ребят с «Баклана». Они работают теперь на строительстве порта, живут в общежитии где-то возле порта, не раз приглашали заходить. На одну ночь можно попроситься переночевать. Ребята устроят.