Шрифт:
Аделаида, прикрыв глаза, расстроено мотает головой.
– Нет? Вазу?! Зачем тебе ваза?! – Мама не подходит. Она внимательно смотрит на направление Аделаидиного пальца.
– Часы?! – Мамины брови удивлённо взлетают вверх.
– Программу передач?! Зачем она тебе? Ты же такой мелкий шрифт не можешь прочесть! Послушай, не капризничай! – Строго говорит мама. – Если тебе сделали операцию, это же не значит, что ты должна всем на башку сесть, не правда?
Аделаида расстраивалась всё больше. Она показывает пальцем всё чаще и чаще. В уголках глаз уже заблестели слёзы. Она отрицательно крутит головой каждый раз, когда мама снова и снова совершенно не понимает, что она хочет сказать.
– Да что тебе надо, чёрт возьми?! – Мама начинает терять самообладание. – То не хочешь, это не хочешь! Что тебе подать?! Тоже мне барыня нашлась! Ну, ладно! – Мама вдруг догадывается. – Скажи бабуле на ухо, а она мне скажет. Имей в виду – всякие глупости не говори, а то я уже начинаю сердиться! Ты же знаешь – мне нервничать нельзя!
Бабуля осторожно наклоняется над Аделаидиным ухом, задев очками волосы Большой куклы:
– Говори, говори мне шёпотом на ушко!
Аделаида в изнеможении прикрывает глаза:
– Мамочку, – с трудом выдыхает она, – мамочку хочу, чтоб капельку обняла…
Глава 4
Бабушка с дедушкой жили очень далеко – в другом городе. Этот Город был Большим. Когда у них не было машины, мама с папой возили Аделаиду с Сёмой туда в гости на такси. Обратно возвращались на следующий день, или очень поздно ночью. Так говорила мама:
Уже очень поздно. Девять часов ночи. Дети давно должны спать!
Когда подъезжали к междугородней стоянке их города, мама строго командовала Аделаиде на ухо:
Сейчас же закрой глаза и сделай вид, что спишь. Пусть шофёр нас до дому довезёт!
Аделаида послушно закрывала глаза, но ей всё время казалось, что шофер знает, что она обманывает взрослого дядю и притворяется, поэтому как только начинала закрывать глаза и валиться на бок, тут же со страхом ожидала грубого окрика таксиста:
– Ах, маленькая врунья! Вот я тебе сейчас покажу! Давай, вылезай из машины!
Но водители обычно жалели семью с двумя детьми и довозили их по адресу.
Так проходили семейные выходные. Наутро в понедельник снова надо было рано вставать и идти в садик, потому что мама и папа шли на работу.
Иногда бабушка с дедушкой забирали к себе домой только одну Аделаиду. Без мамы, без папы и самое главное – без утомительного Семёна.
На самом деле, если подумать, Сёмка не был очень противным. Правда, когда он был совсем маленьким, то хватал всё подряд. Кукол, конечно, не было жалко, но он имел привычку хватать и Аделаидины недоеденные булочки и кусочки хлеба. Ладно, ел бы нормально, как все люди, так нет! Он их обсасывал, слюнявил, крошил по полу и делал совершенно непригодными для еды. Стоило только на капельку отлучиться, как у Сёмы в руках пропадало всё Аделаидино имущество. Аделаида обслюнявленное отказывалась доедать. Ей было противно, потому что хлеб был мокрый и скользкий, как тот пластилин на батарее в садике, даже противней, а в тарелке лежало пол котлеты и вторая половина вся разваленная. Мама страшно сердилась на Аделаиду и кричала:
Что ты глупости говоришь?! Это твой братик! Ты должна его любить, а ты брезгуешь его, что ли?! Это же чистое, это от ребёнка! Ешь, давай, не морочь мне голову!
Но было страшно противно, потому, что слюни моментально остывали и очень тянулись.
Аделаида тут немного лукавила. У неё никогда, совершенно никогда не было желания есть хлеб. Она его просто не любила. Он рассыпался во рту и напоминал по вкусу жатую бумагу, какую им давали в детсаду. Зачем его надо есть, Аделаида не понимала вообще. Хлеб ей портил вкус пищи, запах колбасы, сыра, котлет. Самое противное – хлеб с макаронами и жареной картошкой. Это проглотить вообще было невозможно! Мякиш клеился к зубам и застревал в горле, и если не ставить рядом стакана воды, чтоб проглатывать, вообще можно было подавиться! Зато мама всякий раз повторяла:
Это так не кушается! Сказала тебе – ешь с хлебом сейчас же! С хлебом ешь! Мы во время войны за кусочек хлеба пальто меняли, так кушать хотели, а у тебя всё есть! Всё абсолютно!
Тогда Аделаида пыталась идти на компромисс:
– А можно я съем хлеб, который надо съесть, отдельно без ничего, а котлету – отдельно, тоже без ничего?
Ей иногда разрешали. Тогда она, давясь сухой коркой и запивая её, лелеяла в душе мысль о том, как сейчас, сейчас она будет кусать котлету мелкими кусочками, сосать их как карамельки и наслаждаться…
Бабуля с дедулей тоже заставляли есть хлеб, но обычно разрешали есть его и отдельно. Они вообще очень многое разрешали. Например, делать из курьего яйца клоуна. Для этого надо было в яйце сделать иголочкой две дырки и выбить оттуда содержимое. Потом разрисовать скорлупу акварельными красками и на маковку приклеить колпак в виде фунтика из цветной бумаги. Щёки у клоуна получались как две красные вишни. Мама в яйце делать дырки не разрешала. Она говорила, что не для того работает, чтоб покупать яйца и выбрасывать их. Поэтому, когда бабуля с дедулей приезжали, чтоб увезти её к себе, Аделаида поспешно, но очень гордо втискивалась на заднее сиденье горбатого «Запорожца». Она окидывала двор быстрым взглядом, чтоб посмотреть, не видит ли её кто из соседей. Заметив в глубине двора сидящую на крыльце Кощейку, она одаривала её царственным взглядом Клеопатры, въезжающей в Рим. Потом, правда, милостиво сделав ей «ручкой», приветливо улыбалась.