«А, ничего! – успокоила себя она, когда Кощейку позвали домой кушать. – До школы ещё очень много времени! Зато на море ехать уже скоро!»

Она всю ночь ворочалась и просыпалась. Как она боялась, что пойдёт дождь и первое сентября отменят! И что потом будет? А розы в ванной?! А глаженый бантик на стуле?!

Дождь не пошёл. Утро выдалось безмерно светлое и задорное. Казалось, кто-то его поймал за хвост, вычистил, выскреб, надел на него оранжевое платье и выбросил в окно! И вот теперь оно лезет обратно, громко стуча в стёкла и раздвигая шторы.

В первый класс Аделаида пошла вместо нормальной чёрной юбки, как положено, в юбке от знаменитого «терракотового костюмчика из ателье» и белой блузке, которую за день до первого сентября ей пошила соседка. Стянув на затылке волосы в тугой «конский хвост», мама приделала ей бант, похожий на палатку заблудившихся геологов. В портфеле лежали две тетрадки – в клеточку для математики и с очень густыми линиями взад и вперёд – для русского языка, карандаши в деревянном пенале, пластмассовые счётные палочки и новенький «Букварь». Папа долго её фотографировал перед домом – с портфелем, без портфеля, с мамой, с мамой в обнимку. Мимо прошла Кощейка со старым портфелем и цветами, обёрнутыми в газетную бумагу. Сбоку от портфеля болталась отдельно, как и было велено, чернильница в пестрядевом мешочке. Платье точно с таким рисунком носила и её мама-дворничиха. Лия оказалась права: Аделаиду записали в русскую школу, где работали папа и мама.

«Понятно! Значит, не будут бить прутиком, а будут позорить перед мальчишками и заставлять показывать им трусы! А жаль, – думала про себя Аделаида, – а то бы вместе ходили. А если б наказывали, то двоих. Вдвоём не так страшно!»

– Улибайса! Улибайса! Нэ делай лицо кисли! – Папа с фотоаппаратом очень хотел, чтоб на всех фотографиях, тем более в этот праздничный день, его дочь выглядела весёлой и безмерно счастливой.

По дороге отвели Сёму в садик.

«Хорошо ему, – думала про себя Аделаида, – будет рисовать с натуры Зинаиду Николаевну! И мне хорошо! Я уже большая!»

По пути в школу навстречу им шли настоящие школьники. Тоже в белых рубашках, кто в красных галстуках, кто со значками. Они весело разговаривали между собой и смеялись. Почти все с интересом оглядывались на Аделаиду и показывали на неё пальцем. «Чего они все смотрят? – Недоумевала она. – Чего на мне такого, что не как у других? – Она бегло оглядывала себя сверху вниз и снизу вверх и поняла! Она всё поняла! Вот они идут все в школьной форме – белые рубашки и чёрные юбки, и у мальчиков синие штаны, и только на ней, только на Аделаиде белая рубашка и «терракотовая» плиссированная юбка, напоминающая цветом битый кирпич из парковых аллей. Только зачем мама надела на неё эту «таракановую» юбку?! Неужели нельзя было заказать ей у портнихи чёрную?! Но мама считает, что это очень хороший и дорогой отрез, получилась прекрасная юбка, которая Аделаиде «подходит», а все остальные просто такого не имеют! Вот и ходят в чём попало! Мам всегда всё знает лучше всех! Или всё-таки прохожие смотрят совсем не потому? Тогда почему? А-а-а-а! Как я сразу не догадалась! Они смотрят, потому, что радуются за меня, потому, что поняли, что я сегодня пошла в школу! Интересно, – с восторгом думала она, – откуда они все знают, что я иду в школу в первый раз? Только вот почему… почему некоторые дети надувают щёки и показывают на меня пальцем?..

Мама, крепко держа Аделаиду за руку, царственно здоровалась со знакомыми. Некоторым еле заметно кивала, некоторым загадочно говорила: Здравствуйте, здравствуйте… как будто что-то про них знала, но не останавливалась, потому, что они очень спешили.

В школе маму знали все. Подходили сами первые, здоровались, желали хорошего учебного года. Внутри школы было очень шумно, ещё шумнее, чем когда они с дедой покупали для неё апельсины на Дезертирском базаре.

– Вот твой класс, – сказала мама, подведя её к какой-то двери. – Твою учительницу зовут Мария Ивановна. Повтори! Ма-ри-я, как дальше?

– Ивановна!

– Не забудь! Смотри, веди себя хорошо и не опозорь меня. Видишь, меня и папу все здесь знают. Нас не только здесь, нас весь город знает. Сейчас всех поведут строиться на линейку туда во двор на баскетбольную площадку… Пойдёшь со всеми вместе. Всё поняла?

– Да, – Аделаида кивнула.

– Ну, я пошла в свой класс. Я же классный руководитель!

Мама исчезла за углом.

Аделаида помедлила секунду, прислушиваясь к шуму, доносящемуся из классной комнаты. В этот момент ей внезапно вспомнилось, как совсем недавно она, пока не школьница, разгорячённая солнцем, прыгала с дедой в холодное море, как в прохладной воде было щекотно и здорово, и, засмеявшись от этой мысли, смело рванула дверь на себя.

Шум в классе прекратился почти сразу.

Она, почти не видя лиц, прошла между партами и, выбрав местечко на третьей парте около окна, положила свой портфель.

Все продолжали смотреть только на неё. Даже два потных мальчика, издававшие первобытные крики и мутузившие друг друга на полу, вдруг поднялись с пола и стали заправлять в штаны, болтающиеся наружу, рубашки.

Молчание тянулось, кажется, вечность. Звук, с которым муха билась головой в стекло, казался оглушительным.

Наконец, беленькая девочка с короткой чёлкой вплотную подошла к Аделаиде и с вызовом спросила:

– Тебя как зовут?

– Аделаида!

– Как?! Тётя Ида?!