Был урок? – это прозвучал позывной. Мама не слушала ответа и не оборачивалась. Она в раковине чистила рыбу.

Нет, – Аделаида всё ловила большим пальцем непослушный тапок.

Как «нет»??? – мама даже не сразу поверила. – Что значит «нет»?! Ты сказала «нет», или мне показалось? Подожди: так ты сказала «нет»?! – мама так внезапно обернулась, как если б Аделаида-таки засветила ей по голове той самой суковатой палкой, которой папа постоянно советовал ей «бит маму па галаве» чтоб «бистрей канчаг» (ударить маму по голове, чтоб не мучить бедную женщину, а скорей прикончить). Ну и где же ты в таком случае шлялась?!

Аделаида не полностью понимала термин «шлялась», точнее, никогда о значении этого слова особо не задумывалась. Мама всегда по отношению к ней использовала именно глагол «шлялась». Поэтому Аделаида не заморачивалась и просто считала, что «отсутствовать из дому» и «шляться» – это в сущности одно и то же… Ох, как часто ей потом приходилось вляпываться в дурацкие истории с мамиными словами! Оказывается, не все люди говорили так. Она нередко повторяла то, что слышала дома, абсолютно не задумываясь о значении. В частности, мама очень любила всякие заграничные слова и выражения. Она знала названия всех лекарств, любила заумные диагнозы. Мама никогда не могла запомнить имена Аделаидиных подруг, зато с лёгкостью жонглировала словами типа «тромбоцитопеническая пурпура» и очень любила название своего диагноза: «стеноз коронарных сосудов» и «гипертрофия задней стенки левого желудочка». Слово «коронарных» мама произносила, слегка прикрыв глаза веками, и было видно, что это слово доставляет ей особое удовольствие. Простые слова в своей речи мама тоже любила заменять на научные. Например, вместо «не груби!» мама говорила «не утрируй!»; одеяла неизменно были «жаккардовыми»; морковь «цвета терракоты»; ложка «дэсэртная». Вообще Аделаида всегда знала наперёд, что мама скажет: если Аделаида спрашивала, как пишется то или иное слово, мама никогда не отвечала прямо. Она говорила: «Суффикс – очк – пишется с буквой „о“. Суффикса – ёчк – нету! Поэтому пишется „девчонка“! Повтори: „девчонка“! Поняла? Не знаешь правило! Сядь! Будем писать диктант!»

«Диктанты» Аделаида писала повсеместно и в любое время года – дома, в поезде, в воскресенье, каникулы, день рождения – роли не играло. Вдруг летом, сидя где-нибудь в курортном городе на лавочке, мама, засмотревшись на какую-нибудь прохожую в шляпе и цветастом сарафане, задумчиво произносила: «Аделаида! Неси тетрадь или чистый листик! Будем писать диктант!». Как мамина мысль наводилась на диктант после просмотра цветастого сарафана? Скорее всего, маме нравились и шляпка, и походка статной незнакомки. Тогда мама начинала сравнивать себя с ней и понимала, что сравнение далеко не в её пользу. «Но зато она – пустоцвет! – мама окатывала презрением тонкие лодыжки. – У неё же явно совершенно ни черта нет в голове! Ну, смазливая рожица и тонкая талия, ну и что?! Кому она, такая дура, нужна?! То ли дело – умные и образованные женщины. С интеллектом, аристократичные и элегантные. А эта что?! Тьфу на ровном месте! Поэтому учебный процесс будет стоять в семье на особом месте и считаться важнее всего!» Поэтому Аделаида и писала многочисленные диктанты и решала по телефону школьные задачи вместе со вконец замученной Береговой. Аделаида вообще старалась как можно реже обращаться к маме по вопросам, не касающимся учёбы, и делала это только в самых исключительных случаях. Ведь никогда не знаешь, какое у мамы настроение и во что вопрос может вылиться. Правда, в последнее время Аделаида всё чаще и чаще стала почти кожей чувствовать мамино настроение, но всё равно не из любопытства, не из вредности, а каждый раз веря, что справедливость всё-таки восторжествует, лезла на рожон. Ей казалось, что мама просто чего-то не понимает, но вот-вот вещи станут на свои места.

Аделаиде очень было грустно от того, что мама почти всегда говорила и делала одно и то же. Когда маму не спрашивали, и она в задумчивости говорила как бы сама с собой, можно было заранее знать, как она изольёт чувства. Например, если она пробовала что-то печёное, то обычно кивала головой:

– У-у-гу. Тесто хорошее!

И неважно, что она ела: торт ли, булку, или пирог с начинкой, она никогда не говорила: «Какое хорошее печенье! Неплохой рулет». Исключительно:

– У-у-гу! Тесто хорошее!

Может, она не знала названий? Да нет же… Вряд ли… У неё же была та знаменитая книга «О вкусной и здоровой пище» под редакцией Анастаса Микояна с эпиграфом самого Сталина: «Жить стало лучше, жить стало веселей». Несмотря на умопомрачительные, ни в какие привычные понятия о пище не укладывающиеся рецепты, мама доверяла исключительно ей. Она не клала сахар в рисовую и манную каши, зато обильно сыпала сахарный песок в зелёный салат с укропом, от чего тот становился совершенно несъедобен. На робкие возмущения Аделаиды мама, скрипя сахаром на зубах, недоуменно пожимала плечами:

– А мне так нравится!

Папа и Сёма ели молча. Им нравилось всё, что делала мама. А мама делала всё с оттенком усталой обречённости. Как она сама выражалась, «несла крест». «Крестом» была вся мамина жизнь, был папа, была Аделаида, были все, и ещё было много крестов: работа, отсутствие «соответствующего круга», общение с соседями и так далее. Мама всегда была «измученной», но не теряющей «человеческого достоинства» жертвой. «Достоинством» была и демонстрация своего интеллектуального величия. Именно потому мама и пользовалась, как хотела, «великим и могучим», приправляя его иностранными словами. И правильно! Русские классики вообще приводили в своих произведениях огромные цитаты без перевода в расчёте на глубокие знания читателями иностранных языков!

Если мама теряла надежду или попадала в затруднительное положение, она, делая артистичный жест рукой, словно отмахивалась от невидимой мухи, с надрывом вещала:

– Ох! Моё дело дрек и швах!

Сие значило: я пропала! Моё дело плохо!

– Ой! Тётя Броня! Теперь ваше дело дрек и швах! – от всей души визжала Аделаида, подпрыгивая на месте, когда у соседки тёти Брони, подняв высокую шапку пенки, сбежало на плите молоко. Оно залило всю плиту, и вся квартира завоняла сладковатой гарью. У пожилой тёти Брони с родинкой на приспущенном верхнем веке просто отнялся язык!

– Деточка! – удивлённо пропела тётя Броня. – Ты вообще понимаешь, что говоришь?! Это тебя мама таким словам учит? А я думала, что она интеллигентная женщина!

Аделаида опешила:

– А я сказала что-то не то?

– Это смотря что ты хотела сказать! – тётя Броня не могла упустить случая поупражняться в остроумии. – А если не знаешь – не говори, так некрасиво! Или, может, ты от души хотела подчеркнуть, что мы – не русские?

Да Аделаиде сто лет всё равно – русские – не русские! Она и не задумывалась никогда, какие они! Ей просто очень нравилась их красивая фамилия «Разовски». Только через много лет Аделаида узнала, что «дрек» по-«нерусски» – «гомно».