Когда хочешь! Меня сегодня отчислили из института, представляешь? Ха-ха!

А-а-а… а твои родители не подумают, что тебя отчислили из-за меня?

При чём тут ты?! Я никому не позволю тебя обижать! Я и все члены моей семьи будут заботиться о тебе, пока я не отслужу! И кормить тебя будут и поить. Потом я вернусь, восстановлюсь на заочный, окончу политех, потом пойду работать инженером, потом…

Ты вернёшься., и мы… и мы уедем с тобой… жить в Грецию, да? Не нужно политеха!

Конечно!

Сёма выпалил «Конечно!», совсем никогда не думая об этом. Но сейчас, в эту минуту он был уверен, что всю жизнь мечтал именно о Греции, и Аллочка просто догадалась озвучить вслух его грёзы!

Только мне-е-е не в чем ехать к тебе домой! Все вещи уже старые! Как я покажусь на глаза твоей маме в таких обносках?! – она снова прижалась к Сёме, как бы давая ему понять, что они теперь, когда всё решилось, стали единым целым. – И деньги, что ты мне давал, которые тебе из дому прислали, давно кончились!

– Я пошлю телеграмму, или займу у кого-нибудь из знакомых. Сколько тебе нужно?

У-у-у… – Аллочка стала щекотать Семёну шейку.

– Сколько, не стесняйся…

– Ну, Сёмик…

– Двести рублей хватит?

– Сём…

– Ладно! На вот возьми ещё цепочку, – и он снял с груди довольно увесистую золотую цепь, – и возьми часы. Сдай в комиссионку, или просто продай. Одним словом – купи себе всё самое лучшее и не стесняйся, хорошо? Я тебя очень прошу. Вещи пока не собирай, вдруг хозяйка откроет своим ключом. Я схожу за билетами, больше никто и никогда не сможет нас разлучить!

Сёмик! – Аллочка была сама нежность. – Ты потом своди Маркизу к ветеринару. Надо взять справку, а то её в самолёт без справки не пустят. Ладушки?

«Моя ты ласточка!» – шептал Семён, плотно прикрывая за собой входную дверь.

И всё-таки это случилось! Вот уже две недели, как задерживались Аделаидины месячные. Сперва она не обращала внимания. Потом ежеминутно стала забегать в туалет и проверять трусы. Живот тянуло, но «тра-ля-лей» всё не было. Это было очень неприятно, потому что она не определилась даже для самой себя: вроде бы замуж очень хотелось, с другой же стороны, ребёнка пока совсем не хотелось, потому как с Лёшей было очень классно вдвоём. Родить без мужа – исключено. В Городе не только невозможно было родить без ЗАГСа, а даже если кто-то потом всё же выходил замуж, ей высчитывали время родов, и не приведи господь родиться ребёнку раньше срока! Все тыкали в ребёнка пальцем, его мать выходила замуж уже не «девушкой» и сам ребёнок был «нагулянным» и «ублюдком». Даже если произошо невероятное и папаша на ней женился. Всё равно, «ублюдок» – это на всю жизнь. Поэтому мамашам приходилось соседкам врать и говорить, что ребёнок родился недоношенным. Общественность тоже не могла отказать себе в удовольствии спорить несколько лет – мог ли семимесячный ребёнок родиться три пятьсот, плюс ко всему так хорошо развиваться. Значит, он не был недоношенным! Мать ребёнка нагло врёт! Значит… ха-ха! Она «путалась» с отцом ребёнка до свадьбы, дальше же всё по накатанному. Выйти замуж и не родить в течение девяти с половиной месяцев было не менее позорно. Вдов тоже не любили. Их сторонились. Как будто они были виноваты в смерти мужа. Их старались поменьше к себе приглашать, словно в них сидит вирус и в другой семье тоже что-то может случиться.

Хотелось быть только с Лёшей. С ним было весело, интересно. Пелёнок и сосок пока не хотелось. Пелёнки и соски снова ставили рамки и ограничивали пространство. Жизнь с Лёшей была именно тем, о чём так мечтала, но пока не успела насладиться Аделаида. Она себя чувствовала настоящей тургеневской Асей. Теперь она была свободна от мыслей о кастрюльках, которые надо натирать курьим помётом, чтоб они сверкали; свободна от ношения юбок-метёлок, собирающих подолом окурки с пешеходной части улиц; она свободно перемещалась по Г» ороду; говорила, не особо следя за речью, одним словом – вела себя вольно. С Лорой они теперь почти не встречались. Лора была беременна от Мужика, уволилась с работы и теперь сидела дома, варила супы из гречихи, жарила гренки и была готова к приёму своего благоверного в любое время дня и ночи. Беседы её стали плоскими и кислыми. Она превратилась в тоскливую квочку, лохматую, с однообразным лицом и с единственной вопросом – женится на ней Мужик или нет? В Городе шёпотом говорили, что Мужик по воровским законам не имеет права официально жениться, потому что… Аделаида дальше не знала. Теперь в её помыслах, чаяниях, мечтах Адвокат заменил всех – маму, папу, брата, Лору, Мужика… Всё было устремлено исключительно к Лёше. Теперь она всё примеряла на «понравится Лёше?», «обрадую ли я Лёшу этим?». В целом, сама того не замечая, она не сильно отличалась от Лоры.

Жизнь была прекрасна до того момента как она вспомнила о месячных… Они и до этого шли очень нерегулярно. Но, раньше, до Лёши это не вызывало беспокойства и хлопот. Вначале и эта задержка не вызвала опасений, показалась чем-то обыденным и привычным. Но время шло, а она ничем себя порадовать не могла. Чем больше проходило дней, тем неизвестность ставила больше вопросов и мыслей. Что, если «да», и что, если «нет»? Чтобы разобраться во всех этих новых проблемах, надо было для начала разобраться с Лёшей. Только как с ним разбираться?

Сказать: Я беременная, и что теперь делать?

Так он как все неженатые мужчины скажет: Иди, делай аборт! Миллион баб в день делают аборты и ничего!

Конечно, в этом действительно ничего особенного нет, как говорила наша медсестра с волосами цвета перманганата калия: «Ха-ха! Мне что постричься, что аборт сделать – одно и то же! Только аборт дороже!» И всё равно это неприятно. Лучше б всё оставалось как было раньше. И вообще, чего паниковать заранее? Что я с ним из-за этого встречаться перестану? Нет! В этом Городе и так можно рассудком подвинуться, так ещё и лишать себя удовольствия встречаться с мальчиком и жить как хочешь. Подумаешь, глупости какие – «он заставил меня сделать аборт!» Велика важность! Ни одна женщина в мире не знает, сколько раз в жизни была беременной, потому, что бывают всякие «пропадания» эмбрионов на маленьких сроках и вообще… И потом, если я всё-таки беременная, то надо, вероятно, как-то за собой смотреть, или что-то там делать. Если ребёнок не нужен, то, говорят, если просто посидеть в горячей ванне, он сам выпадет целиком. Ещё говорят, если выпить много спир тного, то тоже выпадет. Это называется «выкидыш», от слова «выкидывать». Ну, алкоголя я, пожалуй, столько не выпью, а вот в горячую ванну сесть смогу. Даже с удовольствием. Я люблю горячие ванны. Некоторые ещё говорят, что они всё делали, и ничего не выпало, и им пришлось делать настоящий аборт.

И всё же при слове «аборт» Адель становилось плохо! Она столько наслушалась об абортах в своей поликлинике, что, казалось, сама бы могла его сделать кому угодно. Знала, что это ужасно больно, хотя некоторые привыкают и им даже нравится. Знала, что сперва вставляют «расширители», такие толстые железки, чтоб «открыть шейку матки», потом начинают выскабливать специальной острой ложкой с длинной ручкой, которую Адель видела на картинке в «Медицинской энциклопедии» и она страшно напоминала инструмент, которым мама дома вытаскивала из трёхлитровой банки с компотом фрукты. Мама такие банки называла «баллон». Адель знала, что некоторые женщины умирают от всяких осложнений, что можно остаться бесплодной, особенно после первого аборта. Только вот этого как раз Адель вовсе и не боялась: подумаешь! Это же будет потом, через сто лет. Можно остаться, а можно и не оставаться бесплодной. Этого никто никогда не знает. Ещё и неизвестно – выйдет ли она когда-нибудь замуж, чтоб переживать о «плодовитости»! Проблема совсем в другом. Проблема в том, что если ты не замужем, официально сделать аборт в Городе невозможно! То есть, все тётки из поликлиники, которые два раза в неделю регулярно ходят избавляться от ненужных детей – замужние и они, как положено, ходят в больницу. Ходят не через регистратуру, а по «договору» к «своему врачу», к тому, к которому ходят всегда. И не важно, были после него осложнения, или нет, врач-абортолог считается чуть ли не членом семьи и его никогда не меняют! К нему можно обратится на любом сроке, на маленьком – недельном, на большом – семнадцатинедельном, на тридцатипятинедельном, чтоб устроить преждевременные роды с «мертворождением» и так далее. «Свой врач» никогда не откажет, только сдерёт за нестандартную операцию чуть больше. Единственное условие всех этих манипуляций – женщина должна быть действительно замужней, прийти с матерью мужа, со своей свекровью, или старшей, замужней заловкой. Всё остальное считалось криминалом и «испорченностью». Если дама приходила с подругой – это настораживало… Со своими сёстрами, с их мужем и товарками не позволила бы себе пойти на аборт ни одна мало мальски уважающая себя женщина. Что, у неё «хозяина» нет?! Что, разве она не из семьи?!