Вопрос, что скажут по этому поводу мама и папа, у Адель почему-то даже не вставал. Ей не было интересно, что они скажут, хотя Сёма с Лифтом перестали отвлекать их внимание от Адельки. Они уже давно жили на съёмной квартире.

Мама так и не смогла оценить выбор сына. Мама вообще не предполагала, что Семён будет выбирать. Она когда вспоминала о неопределённой будущей невестке, говорила так: «Ну-у-у, вот это кольцо ей на палец одену…». Аллочка сразу поняла, что ей тут светит. Она не намерена была терпеть на себе испепеляющие взгляды мамы ещё в бытность Сёмину дома, и уж тем более, когда его забрали в армию. Как только Сёма отбыл защищать границы нашей доблестной Родины, сама ушла на съёмную квартиру, прихватив с собой мамину знаменитую коробочку с золотыми побрякушками, которые мама так любила доставать и перебирать:

Это колечко, Аделаида, если будешь слушаться, я тебе подарю, когда вырастешь. Это – невестке…

Невестка совершенно справедливо решила компенсировать себе психологические травмы, грубо нанесённые ей свекровью во время их проживания под одной крышей и поэтому прихватила с собой всё содержимое коробочки, так сказать, с процентами.

Друзья семьи помогали Аллочке чем могли. Один самый сердобольный и неплохо обеспеченный лучше всех скрашивал её горькое одиночество. Рассказывали даже, что Сёма из армии сперва приехал не домой к любимой маме, а к своей «малышке». «Малышка» не была предупреждена и страшно растерялась, лепетала в замешательстве разные слова типа «надо телеграммами предупреждать о своих приездах», но ничего страшного не произошло, потому что «друг» был худеньким и вполне поместился под кровать. Аллочка на радостях поставила блины и погнала Сёму мыться. Именно тогда «друг», натягивая на ходу трусы, и сиганул в окно. Аллочка громко стучала кастрюлями на кухне. Умная Маркиза приветливо махала хвостом старому знакомому, и сладко зевнула, издав зубами лязг, как если б ловила блох…

Услышав эту историю, Адель с грустью вспомнила старый анекдот про то, как муж, вернувшись домой, застал свою довольно уродливую жену в крепких объятиях соседа и пригласил его на балкон покурить. «Ладно, я муж и обязан исполнять супружеский долг, – сказал он, глубоко затягиваясь дымом, – ну, а тебя что заставило?!»

Через месяц уговоров и бесед самой с собой, ясным субботним утром Адель отправилась к Владимиру Ивановичу домой. Тщательно утрамбовав в кармане адрес, выписанный из телефонного справочника, она натянула на себя старую Сёмину ветровку, ей казалось, что спортивный стиль ей идёт. Зачем было адрес выписывать? Она сфотографировала и запомнила на всю жизнь и номер телефона, и название улицы с номером дома, и сальные пятна на пожелтевшей странице справочника.

Ехать было недалеко, но очень неудобно. В эту часть Города ходил единственный троллейбус, и шёл он по кольцевой. Адель это точно знала, потому что, когда в Городе открыли троллейбусную линию, они с Олькой и Иркой в оранжевых бриджах удрали с уроков и поехали кататься. В этот же день папа случайно шёл мимо и заявился в школу во внеурочное время, и вовсе не во вторник, как полагалось. Ну, естественно, всё тут же и открылось. Поэтому Адель очень хорошо помнила и Ольку с булкой, счастливо жующую и поглядывающую в окно, и свистящий в воздухе кизиловый прут, и маршрут новенького троллейбуса.

Дом под этим номером оказался прямо напротив кинотеатра, в котором они с одноклассниками смотрели новый художественный фильм «Как царь Пётр арапа женил» с Владимиром Высоцким в главной роли. Потом Адель вспомнила, как ездила в Большой Город на его выступление… Короткая каштановая чёлка… белый шарф… и… она не верит своим глазам: протянутая ей бордовая роза. Мама-таки добралась до неё, когда Аделаида в очередной раз ездила сдавать очередные вступительные экзамены…

Вход в подъезд со двора. Надо обойти пятиэтажку, пройти под удивлённо-вопросительными взглядами соседей метров двадцать и войти в подъезд. Таблички с указанием количеств квартир нет. По почтовым ящикам разобрать ничего невозможно. От них стоят одни задние стенки, а боковых вместе с передней давно нет. Так ведь и газеты давно никто не выписывает. Почему Адель должна так жить?! Ведь есть города, где никто на грызёт почтовые ящики, где есть клумбы с цветами, которые и не выкапывают, и не топчут. И чистые весёлые люди в ярких майках с надписями идут запросто по улице, что-то жуют из блестящих пакетиков, а на клумбы даже не смотрят! «Когда я буду жить в Греции, – внезапно с каким-то остервенением вспомнила Адель, – я обязательно куплю себе красивую зелёную майку с трафаретом!»

«Майка с трафаретом»… Мечта каждого жителя Города исключительно мужского пола в возрасте до семнадцати лет! Но, в отличие от других девочек, Адель тоже хотела такую майку! Это ж чудо – свободная, нигде не давящая трикотажная майка, растягивающаяся когда надо, не нуждающаяся в особом уходе… да… пожалуй, такое достать ещё сложнее, чем джинсы. В Городе иногда продавались майки, но они были только белыми, без надписей, и похожими на нижнее бельё. Возможно, это и было нижнее бельё. Адель знала про трафареты, потому что ещё в шестом классе Чапа притащил в школу изрезанную бумагу, всю в туши и краске.

Это – Джо Харрисон! – торжественно объявил он.

Все закивали, хотя не имели ни малейшего представления о том, кто такой «Джохарисон», что с ним надо делать?

Если этот трафарет приложить к ткани, – продолжал учить Чапа, – и потом намочить ватку чёрной тушью и прикладывать вот сюда, – Чапа показал на прорези, – то получится лицо! Вот, смотрите! – он приподнял бумагу и стал держать её против солнца. Действительно! Все прорези соединились друг с другом и как на негативе проявилось усатое лицо, – если кто желает иметь такую штуку, пусть несёт бумагу, дам срисовать!

Все кинулись копировать неизвестного науке «Джохарисона». Оказалось, что «Джохарисон» пишется отдельно и это имя и фамилия. На следующий день «Джохарисон» был у всех. То есть – он был у всех на физкультуре, когда можно было переодеться. Ровно пол класса – пятнадцать человек мальчиков и Аделаида, стояли в строю, гордясь собой безмерно и смущённо прятали взгляд. Руки их были в чёрной туши, она не смывалась ни с плакатов, ни с маек, ни с пальцев. «Джохарисон» стала любимой майкой. Аделаида в нешкольное время её надевала везде. То есть «везде» значило «во двор», тогда она больше никуда и не ходила. Во дворе тоже жили люди. И им, как оказалось, тоже хотелось заграничной жизни. Через два дня уже весь двор ходил в «Джохарисонах», а самые крутые делали его и сзади и спереди. Потом кто-то из соседей обратил папино внимание на вид, в котором его дочь ходит по двору: