Шрифт:
Бэмс. Слова помнишь… Мелодию не врешь…
Ивченко. Я же ее, вашу пластинку, тогда раз сто слушал.
Бэмс. Так понравилась?
Ивченко. Надо было лично ознакомиться с тлетворным влиянием Запада.
Прокоп. «Чтобы в сердце не закралась плесень…»
Ивченко. Какими мы тогда пеньками были!
Бэмс запевает старую песенку из студенческих капустников тех лет.
Бэмс.
Вот получим диплом,Хильнем в деревню,Будем там удобрятьНавозом землю.Мы будем сеять рожь, овес,Лабая буги,Прославляя колхозПо всей округе.Это ты был пеньком.
Прокоп. Бэмс…
Бэмс. Что – Бэмс?! Тогда он себя пеньком не считал. Судил как специалист. Нашей «Чуче» противопоставлял «Танец маленьких лебедей».
Люся (Бэмсу). Тебе что, плохо? Сидишь, пьешь, закусываешь, гости у тебя в кои веки… Тебе что, плохо?
Прокоп. Вот и я говорю… Встреча друзей.
Бэмс. Музыки не хватает! Сейчас будет музыка. (Бросается к проигрывателю, лихорадочно роется в пластинках. Наконец находит нужную, ставит.)
Звучит «Чуча». Запись старая, некачественная, пластинка заезжена, но, несмотря на это, хорошо чувствуется общий ритм и «заводная» сила этой вещи. Пластинка кончается. Пауза.
Прокоп. Берцовая кость с переломом шейки бедра в двух местах.
Бэмс. Она самая. Узнал?
Прокоп. Еще бы! Парни, да эту же пластинку в музей надо. Молодежь ведь не знает, что у нас первые джазовые пластинки на рентгеновских снимках записывались. Джаз на костях! Музыка на ребрах! Скелет моей бабушки! Это ж вот как крутились!.. Помнишь Чарли?
Бэмс. Еще бы – Чарли! В зеленой велюровой шляпе ходил, никогда не снимал.
Прокоп. Пятьдесят старыми за пластиночку брал и материал заказчика. Помнишь, как перед степухой наскребали?.. Хорошо еще, снимок рентгеновский нам бесплатно достался. Переломчик чей-то.
Люся. Подумать только – чья-то берцовая кость давно срослась, а ее два перелома вот уже двадцать лет живут в нашем доме.
Прокоп. Может, ее хозяин уже давно дуба дал, а его косточка поет.
Бэмс. Так выпьем за его здоровье!
Прокоп. За кого?
Бэмс. Ну, за мужика, чья кость.
Ивченко. Это не мужик.
Бэмс. А кто?
Ивченко. Это она. Женская кость. И хозяйка, между прочим, жива.
Люся. Откуда ты знаешь?
Ивченко (Бэмсу и Прокопу). Вы где этот рентгеновский снимок тогда взяли?
Бэмс. Как я могу помнить?..
Прокоп. А я помню! В деканате на окне валялся. Студент какой-то оставил, а нам материал заказчика во как нужен был! Не пропадать же добру.
Ивченко. Это деканши кость. Декановой жены. Вот в чем дело! Поняли? А он, Кузьмич наш, когда пластинку ему показали, снимок узнал, вот тогда-то он и сказал свое коронное: «Бум отчислять». Тут все и началось.
Прокоп. Иди ты!
Люся (рассматривая пластинку на свет). А ничего у нее ножки были… Выдающаяся кость!
Ивченко. Вот то-то и оно! Жена-то «Бум отчислять» лет на тридцать моложе его была. Он ее ножки как зеницу ока хранил, а тут их весь институт не только голенькими, но и на просвет рассматривал.
Бэмс. Так выпьем за нашу маленькую деканшу, за ее ножки, которые, кроме всего прочего, могут еще и спеть!
Ивченко. Да вам срок за порнографию могли навесить!
Бэмс. И ты нас отстоял. Прокоп, он меня отстоял!
Ивченко. Во всяком случае, когда голосовали, я воздержался.
Люся. Ивченко воздержался.
Бэмс. Спасибо! И меня вышибли из института. Спасибо!
Ивченко. Рассуждаешь как мальчишка. Тебя же потом восстановили. Во наивняк!
Люся. Ты что, предпочел бы совсем вылететь из института?