Секс никогда не был желанным гостем в тоталитарном обществе, поскольку отвлекал от массовых задач. Коммунистические утописты первых лет революции вроде Александры Коллонтай и Владимира Маяковского все еще пытались оживить мертворожденные концепции лишенных ревности, но полных пыла «новых людей», однако пресловутая «любовь пчел трудовых» все больше склонялась к антиутопии Евгения Замятина с ее «розовыми билетиками», распределяемыми государственными органами для любовных свиданий. Сейчас все советское быстро забывается, однако невредно будет вспомнить, что еще совсем недавно все проявления западного гедонистического индивидуализма огульно охаивались как «порнография». Оруэлловская «Антисексуальная лига молодежи», хоть и была гиперболической метафорой, не так уж далеко ушла от советской концепции секса только лишь как средства для продолжения рода, создания нового поколения строителей и бойцов.

Одним из удивительных постулатов советской власти стало полное отрицание эротической жизни для советского человека за пределами родины. В частности, и не в последнюю очередь, это касалось матросиков, которым волей-неволей приходилось выходить в противоестественные несоветские пространства. Из столетия в столетие было известно во всех портах, что матросики, оголодав после плавания, что-то ищут в припортовых кварталах. Советский моряк внес коррективы: его это «что-то» не интересовало. Какой-нибудь «корабль науки» мог целый год находиться в далеких водах, заходить в порты за водой и продовольствием, однако экипажу предлагалось начисто забыть о женщинах. Парадоксально, но журнал Playboy мог бы тут оказать услугу помполиту, предложив фотографии вместо живых разносчиц буржуазной морали, однако и эта отдушина была наглухо забита партийной дерюгой: идеологически журнал был опаснее девушек.

В одной своей книжке я рассказал со слов очевидца о скандале на грозной плавединице Черноморского флота. Здесь будет к месту припомнить эту историю.

Советский крейсер, выполняя «визит доброй воли», стоял в средиземноморском порту. Моряки, разбитые на группы во главе с политработниками, сходили по трапу на берег, чтобы «гордо нести достоинство советского человека». Возвращавшихся встречали помощник командира по политчасти и специальный наряд, проверявший матросские запазухи и штаны – нет ли чего лишнего. Тревога! Из какого-то клеша извлечен агент американского империализма, журнал Playboy! Вся смена построена на верхней палубе. «Помпа» произносит яростную речь, клеймит тех, кто запятнал плейбойским позором краснознаменный крейсер, потом начинает вырывать из журнала страницы и пускать номер по ветру.

Матросы мрачно смотрели, как улетают фотографии отменных девиц, любовно отобранные редакцией для развлечения мужчин планеты, и не в последнюю очередь для личного состава военно-морских сил, вне зависимости от политической принадлежности. По рядам проходило глухое ворчание. Крейсер в тот день был на грани восстания. «Мисс Август» в сетчатых чулочках могла оказаться детонатором взрыва почище пресловутого котла с борщом на борту броненосца «Потемкин». По приказу вернувшегося с берега командира был устроен просмотр кинофильма «Кавказская пленница». Власть идиотов рождала множество анекдотов на сексуально-идеологические темы. Про анекдоты часто говорят, «кто же их сочиняет», однако иногда они рождаются спонтанно в юмористических обстоятельствах. Как-то мне пришлось присутствовать при зарождении одной такой истории, которая потом неоднократно возвращалась ко мне уже в качестве анекдота.

Это было в Риме в 1965 году. Тридцать лет назад, о, Юпитер! Там шел конгресс писателей на тему «Европейский авангард вчера и сегодня». Однажды после заседания под вечер трое молодых еще тогда писателей, Юстинас Марцинкявичус, Василь Быков и ваш покорный слуга, прогуливаясь по улицам, забрели в сомнительный район. В Риме той осенью мне все время казалось, что вокруг мелькают знакомые лица. Только позднее я догадался, что это были отражения итальянского кино, вернее, наоборот: кино, бывшее тогда в периоде неслыханного подъема, мастерски отражало жизненные типы. Так и в этом «сомнительном районе» девушки на улицах были знакомы: будучи проститутками, они напоминали проституток из фильмов Феллини.

Даже отдаленно нельзя было назвать этих особ красавицами, да и в манекенщицы они со своими преувеличенными частями тела не годились. Скорее уж они были колоссально вульгарными, но довольно добродушными дурнухами. «Эй, пошли, рагаццо!» – кричали они нам. «Айда позабавимся!»

«Но, но, ну сом ле коммунисте», – отшучивались мы на своем своеобразном франко-итальянском языке.

«Мы тут все коммунисте!» – восклицали девушки. К нам уже тянулись настойчивые руки со всякой всячиной под ногтями.

«Эскузо, эскузо, ну сон коммунисто совьетико!» – оборонялись мы.

«Виво совьетико! – кричали они. – Дадим скидку!». Кто-то из нас нашелся: «Ну сон коммунисто совьетико импотенто!» Только тогда девицы с хохотом отстали.

Возникший спонтанно анекдот пользовался большим успехом, потому что он был основан на реалиях советской жизни. Тоталитарщина отрицала тот феномен, который мы иногда называем «мужским клубом». В огромном городе Москве мужчинам негде было собраться выпить пива, как только лишь вокруг страшных рубероидных палаток на пожелтевшем от отлива снегу. Бутылку водки можно было разлить только на задах заплеванных «гастрономов». Негде было сыграть на бильярде, заключить пари, поболтать о спорте, о политике, о женщинах. Что уж говорить о Playboy: случайно попавшая на просторы родины чудесной копия журнала казалась инопланетным вестником. Как-то раз меня пропустили вперед гигантской очереди на техобслуживание только лишь потому, что на заднем сиденье моих «Жигулей» лежал номер Playboy: мастерам не терпелось полистать этот орган международного «мужского клуба».

Начиная с детского сада, мальчикам внушалась идея, что следует остерегаться чего-то позорного, связанного с нижними этажами тела. В студенческие годы в госпитале Балтийского флота мне пришлось быть помощником полковника медицинской службы Пыльникова. Военный этот целитель запугивал больших детей, матросов, срывал со стены девичьи головки, делал вид, что заглядывает в какие-то несуществующие анализы: «Опять сперматозоиды в моче?! Онанируете, мерзавцы?!» Вооруженные силы, да и вообще все общество, рассматривались как огромный монашеский орден с настоятелем Сусловым Михаилом Андреевичем во главе.