Он сразу повел Андрей по дорожке, объясняя на ходу: могила генерала Кульчицкого из старых, совсем близко от Дома. В то же время старое это погребение выглядит аккуратным и неизвестно кем чисто убранным. И рождает мысль, что за могилой и по сей день кто-то ухаживает. А если так, то можно надеяться на встречу с каким-то представителем русского семейства Кульчицких. А поскольку старшего поколения не существует, сын генерала погиб по свидетельству матери, то, вероятно, ходит сюда невестка: не внучки же, в самом деле, эту могилу соорудили.

— Так-то, дорогой вы мой... А как, кстати, зовут невестку, не забыли?

— Генерал-лейтенанта звали Антон Петрович, его супругу — Мария — Федоровна. Да — точно! Сына — не помню. Жену сына, невестку Кульчицкого... Постойте! Надя, Надежда! И две внучки, две девочки — Маша и Катя — это точно! А их мать звали... Надежда? Нет!.. Нет не помню, забыл!

Они шли по одной из кладбищенских дорожек. Андрей — медленно, чуть впереди, рассматривая надписи.

— Вот, вот здесь, смотрите, — показал ушедший вперед Аристархов.

Андрей приблизился, встал рядом. На небольшом серого камня кресте была эмалированная дощечка. Чтобы прочесть текст на ней, Андрею пришлось сделать еще шаг вперед. «Генералу русской армии А. П. Кульчицкому, его жене, внучке — родным и любимым, оставшимся навеки в земле русской и памяти моей», — про себя прочитал он. И подпись: «Ирина». И не сдержавшись, воскликнул:

— Ирина! Конечно же Ирина. О ней вспоминала перед смертью Мария Федоровна.

— Вероятно, именно Ирина и поставила этот памятник над общей символической могилой семьи. Ведь все, перечисленные здесь, погибли в России. Видно, что не бедствует наша незнакомка.

— А как вы определили, что она имеет деньги?

— Умозаключения, Андрей Николаевич. И расчет. Кладбище здесь дорогое. И памятник не из дешевых: на это деньги надо иметь. Теперь нам надо только эту Ирину подкараулить...

Они вернулись в сторожку, строя по дороге планы знакомства с Ириной Кульчицкой.

— Почему мы решили, что она живет в Париже? — раздумывал вслух Андрей. — Может, она в Америке живет, а приезжала только могилу посетить. Или платит кому-нибудь, чтобы следили за порядком.

— Ну, батенька, кроме меня, кому она могла бы за такую услугу заплатить? Один я тут работник... А засаду мы, конечно, у могилы устраивать не станем. Записку я ей напишу и на могилке оставлю. От дождя стеклом закрою, и даст бог — отзовется наша незнакомка. Тогда и повстречаетесь...

Андрей заметил, как все медленней стал идти его спутник, как стал останавливаться и хватать глубокими вздохами воздух.

— Что с вами, Христофор Иваныч? Лица на вас нет...

— Да так, дорогой. Сердце прихватывает временами. Постоим — и пройдет. Не беспокойтесь...

Медленно, с остановками дошли они до знакомой «сараюшки», Предлагал Андрей и за доктором сбегать, и самому у больного посидеть, да неуступчив, даже сердит стал Аристархов.

— Помилуйте, голубчик, такое со мной раз десять на дню происходит. Полежу и дальше живу, — привык. Не волнуйтесь и спокойно поезжайте домой. Со мной все в порядке.

Уехал от старика Андрей уже поздно вечером. Действительно, повеселел Аристархов через какое-то время, шутил, бодро бегал по своей «сараюшке», налаживал чай и совсем успокоил Андрея: ерунда, обыкновенный невроз. Уехал Андрей совершенно успокоенным.

Глава четвертая. БЕЛОПОЛЬСКИЙ В ПАРИЖЕ. (Продолжение)

У Владимира Святосаблина беда: лишился работы. Хозяин отеля решил, что два портье внизу — это для него слишком накладно. Днем стоял за стойкой сам, к вечеру его заменял Андрей. Что делать? С трудом выслушав от друга сотни отказов и упреков в дурацком благородстве, Андрей отдал свое ночное дежурство, да еще пришлось кроме Владимира уговаривать хозяина: жесткий и решительный Белопольский нравился ему больше, чем мямля Святосаблин. Видно, кто-то «ворожил» Андрею в последнее время — таксомотор, с которого он начинал в Париже, по стечению обстоятельств нуждался в водителе и хозяин гаража сразу предложил Белопольскому сесть за руль. Как бывает почти всегда, перемена занятий обрадовала Андрея: он стал свободен, не привязан к одному месту, не видел больше опротивевших ночных гуляк. И еще было одно преимущество: он мог гораздо чаще, чуть ли не через день-два, посещать Аристархова. (Христофор Иванович был ненамного старше приятелей, но так уж повелось, что за глаза они называли его «стариком»). Всегда склонный к разговорам, живо интересующийся новостями из Парижа и газетными политическими новостями из всех стран мира, он стал крайне молчалив, задумчив, безучастен ко всему, что происходило за стенами его ветхой каморки, и даже к жизни обоих приятелей. «Черная полоса, черная полоса, — повторял он в ответ на все их вопросы. — Пройдет. Ни один доктор ничем не поможет». «Хандра, сплин, — пояснил он в другой их приход. — Наше рассейское самоедство — только и всего. Так что и врача не требуется — можете быть спокойны...» Теперь Андрей чаще ездил в Сен Женевьев де Буа. Подолгу сидел у старика. Однажды в момент их чаепития кто-то внезапно постучал в косяк и подергал дверь.

— Одну минуту — крикнул Андрей, поспешно поднимаясь.

— Заходите, открыто! — добавил Аристархов.

Белопольский распахнул дверь. На пороге стояла невысокая женщина, одетая в легкое пальто или плащ. Закрученные тяжелым узлом рыжеватые волосы оттягивали назад ее голову, и взгляд серых глаз был несколько растерян, но и дерзок. Она была хороша собой и, может быть, поэтому держалась вполне уверенно.

— Господа, я получила странное послание. Кто написал его?

— Вы... Кульчицкая? — воскликнул Аристархов. — Это я писал, голубушка. Заходите, ждем вас давно...