— А мне, — сказал Митя Попов, — очень понравился дядя Корней. Давайте пошлём ему какой-нибудь подарок.

— Постойте! — сказал Олежка. — Вот Миша пишет про какой-то подвал. Я не понимаю, почему он не доберётся до этого подвала, почему не узнает, в чём там дело. Я не понимаю…

Олега перебил Хаким:

— Если бы я там был, я бы давно разобрал дом и узнал, что там за ящики, и куда девался папа этой девочки, и всё.

«Словом, — писала Лина, — все выступали в таком духе, что тебе надо обязательно добраться до подвала и помочь этой девочке-сиротке, о которой ты пишешь. Ребята даже так говорили: «Давайте все поедем к Мише и поможем ему…»»

Миша перевернул страницу.

«Дорогой Миша, ты пишешь «дышет» вместо «дышит» и «тратуар» вместо «тротуар». А про запятые ты и вовсе забываешь. Надо подтянуться. Война войной, а запятые ставить полагается».

Миша покраснел.

В самом конце Лина писала:

«Я по-прежнему работаю в цехе. Устаю, конечно, но это ничего. Зато когда бывает салют, мне кажется, будто в свете ракет есть и моя искорка. А салюты бывают каждый вечер.

Миша, скоро первое сентября, смотри не опоздай. Привет от всех ребят. Лина Незванова».

Вот и всё письмо. Миша дважды перечитал его. Оно как будто перенесло его в Москву. А хорошо бы сейчас по-настоящему очутиться в Москве!

Миша аккуратно, по складочкам, как было, сложил письмо.

Вечером, перед сном, он перечитал его. Всё-таки смешные ребята. И Хаким тоже… Разобрал бы дом… Как будто это игрушечный домик, из кубиков. Конечно, издали легко рассуждать, а вот поди сделай!

С тем он и заснул. Ему снилось, будто он шагает по бульвару, мимо гранитного Тимирязева. Вдруг Тимирязев спустился с постамента, взял Мишу за руку и голосом Хакима сказал: «Если бы я там был, я давно разобрал бы дом!»

Потом Тимирязев превратился в маму. Она стояла у раскрытого окна, а вокруг неё, хлопая крыльями, кружились белые голуби…

Чудной сон! Утром Миша проснулся, достал из-под подушки московское письмо и начал его перечитывать. А когда дошёл до места: «Ребята даже так говорили: «Давайте все поедем к Мише и поможем ему»», — улыбнулся. Вот было б здорово, если бы они все, всем отрядом приехали! Тогда, конечно, совсем другое дело было бы.

Вдруг он уронил письмо, сел на кровати и хлопнул себя по растрёпанной после сна чёлке. Вовсе не надо никому приезжать! Без них можно будет справиться. Как же это он раньше не догадался!

Миша вскочил и начал быстро одеваться.

— Ты куда? — спросил папа, который после умывания вытирал шею мохнатым полотенцем.

— Надо, папа, я на минуточку!

Миша торопливо натянул чулки, штаны, ковбойку и вышел из флигелька. Было раннее утро. Весь двор ещё был в тени, и только на крутой, острой кровле главного корпуса ярко, словно рябина, краснела рыжая черепица.

У ворот в санитарной машине, склонившись головой на руль, дремал водитель.

Миша прошёл мимо главного корпуса, подошёл к сторожке и тихонько приоткрыл дверь.

— А, москвич? — встретил его дядя Корней. — А ведь наша Аннушка спит ещё.

— Ни, дяденька Корней, не сплю, — раздался за перегородкой тонкий голосок.

— Ишь какая! — усмехнулся дядя Корней. — Как москвич пришёл, сразу проснулась.

— Онуте! — крикнул Миша. — Выйдешь, ладно?

— Си-час, — отозвалась Онуте. — Я си-час.

— А что такое за экстренное дело? — спросил дядя Корней.

— Очень экстренное, — ответил Миша, которому понравилось это слово.

Он пришёл в сад и сел на лавочку. Как здесь тихо сейчас! Днём здесь полно раненых, они играют в шашки, смеются. А сейчас пусто, никого ещё нет. Неподвижно стоят обгорелые стволы, выставив во все стороны сухие, чёрные ветки. И только на одной угловатой ветке, на самом верху, зеленеет несколько чудом уцелевших листочков. Они чуть покачиваются. Кончики у них пожелтели. Значит, скоро осень, скоро в школу, в Москву…

Скрипнула старая дверь, Онуте вышла из сторожки. Она тёрла глаза кулаками, жмурилась:

— Как ты рано! Я бы ещё спала, спала…

— Экстренное дело, — начал Миша. — Садись. Я получил письмо из Москвы. — Он достал из кармана бумажный треугольник. — Вот! Тут и про тебя…

— Ни… неправда. Они ж меня не знают.

— Знают. Они всё знают. Слушай!

Миша начал читать. Онуте, подперев щёку рукой, как взрослая женщина, внимательно слушала и кивала головой после каждого слова. А когда Миша кончил, она сказала:

— Зачем про меня писал? Им не интересно.

— Им про всё интересно! — Миша сложил письмо. — Онуте, а ты знаешь, где ваши ребята собираются: Юргис и другие?

— Знаю.

— Где?

— На горе Гедимина.

— Вот, сходи к ним. Скажи, пускай все приходят. Все, все!

— Куда пусть приходят? — удивилась Онуте.

— Куда?… — Миша задумался. — Ну, пускай туда, где прошлый раз воевали. Где стена. Скажи им: завтра, в девять часов, утром.

— А на что? — спросила Онуте. — Опять воевать?