Нам с матерью отца, конечно же, по-человечески было жалко. Но, если честно сказать, после его смерти, нам жить стало намного легче. Моя мать Лидия Ивановна перебрала на себя по наследству еще и работу отца. Правда, когда она болела или в дни праздников, когда народ сорил направо и налево, я тоже не брезговала взяться за метлу. Зато у нас неожиданно появились «лишние» деньги.

Мне тогда было уже четырнадцать лет. И мой скудный завсегда гардероб пополнили не очень и дорогие, но вполне приличные, а главное же модные вещи. И когда я подымалась по ступеньках к себе на третий этаж, на площадку первого всегда выходил «покурить» сосед дядя Женя. А на площадку второго – «подышать свежим воздухом» тихоня Шурик.

Мои платья, да и юбки, всегда были мини-некуда, и мужскому и юношескому восторженным взглядам для обозрения открывалась довольно-таки значительная часть моих стройных ножек. Дяди же Жени, по моему, и более того.

Так что, когда мне исполнилось шестнадцать лет и я пошла работать, заменив мать, которую вместе с бабушкой Шурика зимой у входа в наш подъезд убило огромной сосулькой, то большую часть своих зарплат тратила теперь на дорогое нижнее белье. От него у дяди Жени, «бизнесмена» хренового, наверное, и поехала крыша. И он однажды, сильно поднабравшись, предложил мне триста долларов на скутер. То есть на мою голубую мечту, о которой я растрезвонила наверное жильцам не только нашего дома, но и всего квартала.

Дядя Женя усиленно дышал на меня перегаром, заикался и старался говорить шепотом. Не в силах отвести взгляда от моих полуобнаженных грудей, он постоянно облизывал свои массные губы и дрожал, как первоклашка перед директором.

Мне его в тот момент даже немного стало жалко. Но я отказалась, не наотрез конечно, но отказалась. Прекрасно понимая, что от меня потребуется взамен.

Но дядя Жена был еще тот дядя, и однажды, когда я возвращалась вечером после дискотеки домой, сильно расслабленная джином с тоником и тому подобной молодежной мешаниной, он меня подстерег у подъезда. Благо его жена - медработник в тот вечер была как раз на дежурстве.

Легкие, но настойчивые поглаживания, сладко-дурманящие поцелуи сначала в щечки, а затем и в губы… И я сама не знаю, как оказалась в его спальне.

После смерти сначала родителей, а затем и бабушки Зины, Шурик школу конечно не бросил. Но учился спустя рукава; проводя большую часть времени за игрой в футбол и на гитаре.

Правда, успехи на этих поприщах у него были налицо. От его бардовских песен неистовали все мало-мальски известные дискотеки Полтавы. А меткости ударов по мячу мог бы позавидовать сам Андрей Шевченко. Но вот беда, бегать по футбольному полю, высунувши язык, Шурик мог не более четверти часа. Нужен был каждодневный, упорный труд, и не всегда безвредный для здоровья, и Александру на спортивной карьере пришлось поставить крест.

В тот вечер, когда я оказалась в спальне дяди Жени, Шурик на заднем дворике нашего дома натаскивал игре в футбол соседских пацанов, примеряя на себя тогу тренера.

Уложив меня на кровать, дядя Жена замешкался с раздеванием и это ему дорогого стоило. Виной тому были, во-первых, открытое окно, а во-вторых, крученый Санькин удар. «Безобидный» на первый взгляд шлепок мячом о голую мужскую задницу, в один миг сделал из дяди Жени пожизненного импотента. А меня словно ударной волной вымело со спальни прилипчивого, как банный лист, соседа-староперда.

С неделю, опасаясь ярости Александра, я избегала его. А он, отчаявшись за мною бегать, бросил все и уехал в Москву к своим каким-то дальним родственникам.

Не скоро, но все же я позабыла со временем смешного своего соседа-воздыхателя. Дядя ж Женя теперь обходил меня десятой дорогой, да и мне с год, как уехал Шурик, даже сниться перестали и старые, и молодые кобели. «Ну их всех в болото! От мужиков одни неприятности», - слушая пересуды умудренных жизненным опытом соседок, да вспоминая пьяные разборки матери с отцом, твердо решила я.

Но жизнь есть жизнь. И красиво жить другим не запретишь. В семнадцать, используя документы сердобольных соседок: старушек-пенсионерок, я пахала сразу аж на трех работах. Порою бычась по мужски до нельзя, напрягая не рожавшие свои внутренности. Да еще убирала чужие плевки и обвертки от конфет и мороженного. Которыми денно и нощно, шляясь по припарковой площади, мусорили мои бывшие одноклассницы, успевшие к тому же уже выскочить замуж. Дуры-троечницы и образины с лошадиными мордами, а родители богатенькие, вот счастье им и прет по полной программе. А у меня папаня, земля ему пухом, был урод и пьяница, да и мать, царство ей небесное, ему под стать.

Хотя, когда после смерти отца с матери сошли вечные синяки и слущилось струпье от ран после побоев, я просто ахнула:

– Мам, да ты у меня просто красавица! Какой же ты в молодости была?! – Воскликнула я восторженно.

– Эх, скинуть мне годков с тридцать! Были бы мы тогда с тобою сестрами-близнецами, - горько усмехнулась мать тогда мне в ответ.

Но не было у меня никогда ни сестер, ни братьев, да и родителей теперь вот не стало. И ни приданого, ни богатого наследства. Кому такая невеста нужна? Да никому!