Она мельком окидывала взглядом их бочкообразные фигуры и, почти не таясь, улыбалась. Борис под натиском этой атаки даже отступил в сторону. «Я, кажется, не заслужил этих её нападок,— думал Качан.— Неужели я с первых шагов был слишком назойлив и так не понравился?»

Горечь обиды подкатила к горлу, он покраснел и хотел бы только одного: чтобы Наташа не заметила его растерянного вида.

— Так вы говорите: экстрасенс? Это интересно. А каков он из себя — не очень страшный?

— Совсем даже наоборот куда как молодец — мужчина.

— Ну, если так — то я, пожалуй, пущу его. И даже предложу наш стол, если, конечно, простая крестьянская пища будет ему по душе. У меня есть две свободные комнатки — пойдёмте, покажу.

Толстяк, следуя за Наташей, потирал от удовольствия руки. Наталья его заинтриговала. «Прелюбопытная особа! — думал он о ней.— Не поймёшь: серьёзно говорит или в шутку, а получается забавно».

Экстрасенс прибыл в тот же день вечером. Толстяк позвонил ему, он и приехал. На чёрной «Волге», с жёлтыми подфарниками, с велосипедом, укреплённым на багажнике.

Подъехал к Наташиному дому, не торопясь вышел из машины, огляделся. Затем так же не торопясь, точно он был тут хозяин, прошёл через калитку, постоял у крыльца. Осмотрел и соседний, близко примыкавший дом Морозова, остановил взгляд на окне второго этажа,— Борис, наблюдавший за ним, качнулся в угол, выждал минуту. А когда вновь выглянул, целителя не было, он вошёл в дом. И долго затем,— пожалуй, часа два не показывался. Борис всё это время не находил себе места, изнывал от нетерпения. Толстяк уехал, и Качан, не успевший спросить, как и в каком порядке начнётся лечение, не знал, что ему делать. Проглядел все глаза, но ни гость, ни Наташа на усадьбе не показывались. «Угощает его молоком и мёдом»,— мысленно ворчал Борис, всё более раздражаясь и теряя терпение.

Синий и теплый вечер обволакивал позолоченную сентябрём крону деревьев, резче вычерчивал на фоне неба кромку леса, силуэты дачных крыш. Птичий гомон затихал, сменяясь общим, неясным и едва слышимым звоном. Смутное состояние тревоги испытывал Борис, и это ощущение с приближением ночи усиливалось. Он слушал сердце,— оно сегодня ныло и болело,— чутко улавливал ток крови, биение пульса в висках,— думал о смерти, которая, казалось, неотвратимо к нему приближалась. Циничные откровения толстяка,— «нам с тобой до пенсии не дошлёпать»,— пренебрежение к нему экстрасенса,— приехал и носа не кажет,— грубые, бесцеремонные предостережения Натальи,— дескать, не вздумай приставать,— всё вместе взятое да плюс одиночество, повергли его в уныние, усугубили боли в сердце.

Борис чувствовал себя униженным, обделённым. Ему не оказывали внимания, его не звали, перед ним не рассыпали бисер. Это было новым, незнакомым,— унижало и оскорбляло.

С младенческих лет он привык к поклонению. В детстве над ним витала слава отца: директор института, академик, лауреат. Борис многое получал авансом. Не выучит урок — ничего, в другой раз подучишь; нашалит — учитель пожурит отечески, а уж взрослым стал — и диплом институтский, и звание кандидата наук, и должность начальника отдела в двадцать шесть лет... хоть и требовало усилий, но делалось как-то само собой, при поддержке окружающих, в доброжелательной обстановке.

Отдел у Бориса большой,— в нём трудится сорок человек,— проблему решают государственную: разрабатывают компактный электрический привод управления пахотным трактором на расстоянии.

Много лекций прочитано Борисом, много популярных статей им сочинено о тракторе без тракториста. И всегда они начинаются примерно так: «Трактор без тракториста — не мечта будущего, а реалии нынешнего дня. Он уже создан советскими конструкторами, он испытан, он действует в экспериментальном варианте, но управляющая система на нём лишь действует там, где ровное, как стол, поле, где оно хорошо спланировано и раскинулось от горизонта до горизонта. Мы же создаём управляющую систему для всех полей — больших и малых, ровных и неровных. Как опытный тракторист зорко смотрит под колёса и в каждый момент задаёт машине нужный и единственно верный для данного момента режим, так наш электронный его коллега надёжно поведёт машину по любому полю».

Бориса слушают, им восхищаются. И не беда, что в голове его пока одни прожекты, что сорок его подчинённых, имея высокие оклады, просторные квартиры, удобные кабинеты и дорогое оборудование, пока ещё далеки от практических решений,— почести и блага на их просвещённые головушки сыплются авансом.

Эксплуатировать можно не только то, что есть и действует, но и то, что ещё не родилось, но обещает быть. В науке обретает много людей, которые умело используют громкую тему, красивую мечту. Они могут долго обещать, красочно рисовать перспективу — в мире найдётся много людей, которые верят, слушают и ждут.

Борис Качан рано усвоил истину: умей красочно расписывать свои планы, и тебя будут не меньше уважать, а может и больше, чем того, кто кое-что создает, но трудится молча, вечно торчит в тени, в потёмках и даже о созданном не умеет толком и вовремя доложить.

Борис работал в институте, возглавляемом отцом, непререкаемым авторитетом в области электронных автоматических систем. Благосклонные улыбки, готовность помочь сыну директора, поддержать,— в глаза и за глаза лестные аттестации: «Какая умница! Голова, полная идей, организатор, стратег. Он, пожалуй, дальше папеньки шагнёт».