— Двадцатикратные. Разумеется, не всегда, а какое-то время.

— Ну, вот. А я каждый день выпиваю бутылку коньяка. Плюс работаю вечерами, курю, нервничаю, да тут ещё лишний вес. А лишнего у меня сорок килограммов. То есть, считай, я по своей охоте таскаю на плечах пять вёдер воды; и в театр с ними хожу, и спать ложусь — всё с ними. А?.. Колдун сказал, а вы, ученые мужи, об этом не говорите.

— Ну-ну! Я-то тебе всё говорю. Почти всё.

— Да говоришь, но как?.. Между прочим, со смешками, а он вот взял и врезал: убиваю собственную плоть и разум!

— Ну, знаешь, Борис! Какая муха тебя укусила? Вес твой — беда твоя; и коньяк, и папиросы, и ночные бдения — с этим надо кончать. Но если бы одним воздержанием можно было вылечить сердце...

— Думаю, можно.

— Ты веришь в это?

— Верю.

— Хорошо. Но надеюсь, ты не будешь требовать, чтобы все другие средства лечения...

— Не отменяй. Лечи. Но убавь дозы и всякие там медикаменты. И готовь на выписку — скажем, через недельку.

Морозов, желая сгладить неприятный осадок, взял за руку друга, примирительно заговорил:

— Может, ты и прав. Может, твоя полнота и в самом деле главная причина недуга. Но я врач, обязан видеть всю картину болезни и применять комплексное лечение. Между прочим, не исключена операция. Бескровная, без скальпеля. По методу гравитационной хирургии. В нашей стране её разрабатывает и совершенствует академик Олег Константинович Гаврилов. Наш профессор Сергей Сергеевич Соколов — тоже. Конечно, если ты согласишься.

Вскоре к Борису пришел экстрасенс — тот, первый, что приезжал на дачу и по запахам, исходившим от шляпы, установил верный диагноз.

Борис встретил его вопросом:

— Как думаете, показана мне операция или нет?

Целитель смотрел на него, как на малого ребёнка или сумасшедшего. На вопрос не реагировал.

Взял руку Бориса, поднёс к носу. Казалось, он хотел её поцеловать, но нет: держал руку на некотором расстоянии от своего лица, отрешённо-невидяще смотрел на Бориса.

Качан повторил вопрос. Но и на этот раз сенс молчал; мыслями витал где-то далеко, будто бы пациент и вовсе не интересовал его высокую надменную особу.

Но вот его лицо оживилось, он отпустил руку.

— Операция? Вам предлагают операцию? — и посуровел, круто сдвинул брови: — Операция — область врачей. В моих правилах не вмешиваться в ход официального лечения.

— Я настаиваю. Скажите: мне показана операция?

— Мой метод лечения — иной; я не вторгаюсь в область заповеднейших тайн природы. Я слушаю запахи, по ним рисую картину.

— Что же мои запахи? Есть непоправимая патология?

— Запахи говорят: необратимых поломок нет, есть чужеродные наслоения. Они смердят и давят, распространяются саранчой. Сплошной поток, стена, масса — всё липкое, обильное, и всё ползёт, жмёт, затрудняет ток крови. Вы ещё живы, потому что молоды. Будь вы постарше — смрад бы задавил, унес в небытие.

— Но это — шаманство! К чему пугать?

— Думайте, молодой человек, думайте. Моё лечение абсолютное. Срывов нет. Думайте. Явлюсь через неделю.

Ни здравствуй, ни до свидания — ушёл. Борис ему вслед проворчал: «Жулик проклятый! За что только деньги берёт!» Растянулся на спине, закрыл глаза. Но о том, чтобы заснуть — не было и речи. Тревожные мысли носились в голове. В висках стучали слова: «Поток, масса. Всё липкое,— ползёт, жмёт, затрудняет ток крови...» Тьфу, чертовщина!..

Повернулся на бок. А слова стучали, стучали... Всё те же: «Поток, масса...»

«Не велю пускать чёрного дьявола! Мошенник какой-то! Ну и ну! Наслала мне матушка шаманов! И чего только не придёт ей в голову».

А перед глазами стоял всё он же... чёрный, отрешённый; — он, словно цыганка, цепко захватил его руку и вещает о жизни, о дорогах, о скорой неотвратимой беде.

«А-А... пошёл он к чёрту! Чтоб духа его больше не было!»

Достал из тумбочки тарелку с пирожками, стал демонстративно пожирать принесённые отцом припасы.

В палату вошёл хирург Анатолий Александрович Постников — молодой, стройный — ни грамма лишнего веса. Борис всех так оценивал: есть лишний вес или нет. Стройных, изящных отличал,— втайне завидовал и давал им высшую оценку. К полным питал снисходительную жалость. Сильно располневших встречал как старых знакомых, мысленно повторял запомнившуюся фразу Льва Толстого: «Неприятна была в нём только какая-то потность и опухлость всего лица, почти скрывавшая маленькие серые глаза, как будто он весь был налит портером».

— У вас был доктор. Ваш, персональный? — сказал Постников. Спрашивал так же, как и Морозов.

— Да-а, в некотором роде. Мать его посылает.

— Вы верите ему?

— Нет! То есть, и да и нет. Он подает надежду на выздоровление.

— Надежда — это хорошо. Наш древний учитель Гиппократ сказал: «Надежда на выздоровление — половина выздоровления, а врач — само лекарство».

«Эрудит»,— думал Борис, любуясь чистеньким, опрятным видом доктора, его независимой позой.

«Хирургия крови. Операции без скальпеля,— говорил профессор Соколов. И показывал на него, Постникова.— Их целая группа — врачи, инженеры. Новаторы, разведчики будущего».