дальше пошел медленнее и с опаской. Тут встретил его третий и,

тоже по уговору, воскликнул, глядя на него: «По лицу твоему

видно, что у тебя сильная лихорадка и что ты серьезно болен».

Ниньякка испугался еще больше, ноги у него отнялись, и он

остановился в задумчивости, стараясь понять, не лихорадит ли

его в самом деле. В это время подошел четвертый. Этот стал

говорить Ниньякке, что он тяжко болен, удивлялся, что он не

167

лежит в постели, уговорил его сейчас же идти домой и

предложил проводить его до дому и ухаживать за ним по-

братски. Ниньякка побрел домой, как человек, пораженный

тяжким недугом, и лег в постель с таким видом, словно готов

был испустить дух. Остальные заговорщики сейчас же пришли к

нему, говоря, что он сделал очень хорошо, что лег в постель. А

немного спустя явился еще один, который сказался врачом, и,

пощупав пульс, объявил, что больному осталось немного жить.

Окружив постель, шутники стали говорить между собою:

«Глядите, он умирает. Уже холодеют ноги, язык отказывается

служить, мутнеют глаза». А потом: «Кончился. Закроем ему

глаза, сложим руки и снесем на кладбище». И еще: «О, какая

ужасная потеря для нас его смерть! Хороший был человек и нам

был друг». И принялись утешать друг друга. Ниньякка не

говорил ни слова, как подобает покойнику, и сам был уверен,

что он умер. Молодые люди положили его в похоронные

носилки и понесли по городу. Когда их спрашивали, в чем дело,

они отвечали, что умер Ниньякка и что они несут его хоронить.

По дороге много народу присоединилось для забавы к шествию.

Шел говор, что Ниньякка скончался и что его несут на

кладбище. Вдруг один трактирщик воскликнул: «Он был

подлый скот и вор первейший, который заслуживал веревки».

Дурачок, услышав эти слова, поднял голову и молвил: «Если бы

я был жив, а не мертв, как сейчас, я сказал бы тебе, висельник,

что ты врешь!» Те, кто нес Ниньякку, бросили носилки, в

которых он лежал, среди всеобщего громкого хохота.

CCXIII

Красиво выраженное отрицание красоты

По улицам Флоренции шли, разговаривая, два друга, из

которых один был высокий и смуглый лицом. Им встретилась

девушка, прогуливавшаяся в сопровождении матери. Высокому

вздумалось позабавиться, и он сказал: «Вот девушка очень

красивая и изящная». Так как эти слова были сказаны развязным

тоном, то девушка ответила: «Нельзя того же сказать о вас». –

«Конечно, – возразил тот, – если захотеть солгать так, как это

сделал сейчас я».

168

Заключение

Мне хочется сказать в заключение несколько слов о том

месте, где рассказывались многие из переданных здесь историй,

их, так сказать, сцене. Это наша Bugiale 111, то есть своего рода

мастерская вранья, основанная когда-то секретарями ради

забавы. Еще со времен папы Мартина мы завели обычай

собираться в потайном местечке папской курии, куда мы

приносили все новости и где мы беседовали о разных вещах как

для развлечения, так иногда и серьезно. Там мы никому не

давали спуску и поносили все, что нам не нравилось, причем

сам папа иногда показывал нам пример. Многие приходили к

нам туда, боясь, как бы не попало им прежде других. Среди

рассказчиков первым был Рацелло из Болоньи, некоторые из

историй которого я привел выше. Приходилось мне также часто

упоминать об Антонио Лоски, чрезвычайно остроумном

человеке, и о Чинчо Романо, который очень любил шутки. И сам

я прибавил многое от себя, не лишенное соли. Теперь, когда все

они завершили свои дни – по вине и людей и времени, –

кончилась и Bugiale. И пропал обычай шутить и развлекаться

игривой беседой 112.

111 Буквально: вральня.

112 Действующими лицами во «Вральне» были прежде всего апостолические

секретари, наиболее ответственные чиновники папской канцелярии. Чином ниже

были апостолические писцы, еще ниже – так называемые аббревиаторы, которые