Шрифт:
«... Говорю, что теперь с нами будет?
– Голованко наклонился к высокому майору, который и курировал эвакуацию партизанского отряда, а точнее тех, кто был приобщен к Тайне.
– А, товарищ майор?!
Тот, пытавшийся все время полета уснуть в продуваемом всеми ветрами салоне самолета, недовольно прокричал:
– Вас приказано доставить в Москву, в наркоман внутренних дел. Там и решат, что с вами делать».
Илья перестал ворочаться и открыл глаза. Огненные блики плясали по перекатам землянки, завешанным чьей-то плащ-палаткой от просыпавшейся сверху земли. Он бегали от одного выступа к другому, временами сливаясь во что-то совершенно причудливое и странное.
«- Слушай, старшина, - так и не уснувший майор снова наклонился к нему.
– Как там немец, лютует?
– по его вопросу было не ясно, знает ли командир или нет правду.
– Да уж не сахар, - бросил в ответ Голованко.
– Товарищ майор...
В этот самый момент их мощно тряхнуло и самолет задрожал от попаданий зенитных снарядов, а его борт, только что казавшийся надежной и несокрушимой стеной, украсился рваными отверстиями.
– А-а-а-а-а-а!
– с безумным воплем кого-то вырвало с места и швырнуло в хвост.
– А-а-а!
– За скобы держись, за скобы!
– в самое ухо заорал ему майор.
– Иначе размажет... Черт!
Сидевший прямо напротив них боец, вцепившийся в оружие, резко дернулся. Рифленый ствол автомата и круглый магазин разлетелись в разные стороны.
– Вот, гад, в вилку взял!
– майор с трудом удерживал большой вещмешок одно рукой.
– Лупит не переставая!»
Голованко аж застонал от бессильной злобы, вспоминая как зенитные орудия разбирали самолет по частям, как как летчики бросали борт из стороны в сторону...
«Дверь кабины распахнулась и кто-то проорал оттуда:
– Идем на посадку! Километров десять до наших не дотянули... Черт! Двигатель!
– из кабины что-то кричал второй пилот.
– Тяни! Дотянем!
– Нам нельзя к немцам!
– майор каким-то чудом отцепился от сидения и бросился к кабине.
– Нам нельзя к немца! Ты понимаешь?!
– в этой сумасшедшей болтанке он взял за грудки пилота и начал его трясти как тряпичную куклу.
– У меня приказ! Ты меня понимаешь?! Приказ, подписанный лично народным комиссаром внутренних дел...!
Раздался дикий скрежет и в фюзеляже образовалась огромная дыра, в которую спокойно можно было протолкнуть взрослого человека. Ледяной ветер ворвался в салон...
– Отпусти!
– дикие глаза летчика вперились в хвост, который ходил ходуном.
– Разобьемся, в бога душу мать! Отпусти!
– пальца майора были словно клещи.
– Все равно не дотянем! Двигатель горит. Хоть стреляй, не вытянем!
Майор толкнул его обратно в кабину и странным взглядом окинул разворошенный салон...».
Старшина, вздрогнув, вскочил с лежанки и уставился на занавешенный выход. Руки сами собой опустились на винтовку. Однако, шли секунды, минуты, но на улиц было тихо.
– Ни к черту, - сплюнул он, снова устраиваясь на свое место.
«В салоне еще оставалось шесть человек, один из которых, прилетевший вместе с майором, висел на ремнях без движения. Случившего потом не ожидал никто...».
В полумраке землянки глаза старшины напоминали поблескивающее в огне стекло. Он совершенно не моргал...
«Вытянув руку за спину, майор вытащил пистолет и передернул затвор.
– Майор..., - закричал было Голованко, подумав, что тот решил застрелиться, чтобы не попасть в плен.
Бах! Бах! Бах! Он стрелял практически не целясь. Да собственно и расстояние было детским для военного — метров шесть — семь. Пусть самолет болтался, но ведь люди были крепко стянуты ремнями.
– Стой!
– но было уже поздно.
– Нет!
– закричал Илья, дергая на животе страховочные ремни.
– Нет!
Стрелял он точно в голову. Сначала, в тех, что сидел вблизи от него — два партизана — муж с женой. Им досталось по пуле... Они умерли сразу же: он откинулся к борту самолета, а она головой склонилась к нему на плечо».
– Тварь!
– скрипел зубами старшина, неосознанно сжимая приклад винтовки на своих коленях.
– Вот же тварь!
«Следом получил пулю молоденький солдатик из сопровождения. Она вошла ему прямо между удивленных глаз. Он даже не пытался отстегнуться, вскинуть руки... Боец искренне удивился.