Лицо Шпаннера медленное меняло свой цвет с естественного на серый, через несколько секунд на нем появились красные пятна.

– Надеюсь, теперь мы с вами друг друга понимаем, - продолжал улыбаться Вилли, застегивая кобуру.
– А раз так, то вот вам первое задание... Я собрал тут кое-какие образцы и мне нужно ваше заключение!

– Я все-таки не пойму, - голос ученого чуть дрожал после такого представления, да и вид его был несколько пришибленным что-ли.
– В связи с чем вам может быть так интересно мое мнение...

Во время их разговора пустая площадь начала медленно заполняться народом. Группки по два — три человека выходили из каких-то подворотен, кучки по-больше выползали из прилегающих улиц. С неприятным скрипом открывались двери домов, выпуская прижимавшихся друг к другу его жителей.

– Кстати профессор, вы присутствуете при очень любопытном мероприятии, - перебил его майор, показывая рукой в сторону.
– Сегодня мы повесим с десяток большевиков. Надеюсь вы останетесь с нами...

Прикладами карабинов солдат быстро выстроили толпу возле странной деревянной конструкции, в которой профессор только сейчас опознал виселицу. Высокое напоминавшее футбольные ворота сооружение блестело на солнце свежеобтесанными бревнами. На верхней перекладине кто-то уже закрепил веревки.

– Смотрите, сейчас все начнется, - майор участливо развернул профессора за локоть.
– А вы цените, профессор, мое к вам расположение.... Мы ведь с вами находимся на самых удачных местах, почти в ложе!
– пошутил офицер.

К людям вышел какой-то невысокий лысоватый человек и начал что-то зачитывать с листка бумаги.

– О чем он говорит?
– спросил заинтересовавшийся профессор.

– Совершенную банальность, - бросил в ответ майор, внимательно следя за толпой.
– За совершенное на немецких солдат нападение... подлежат … заложники... Это ни так интересно. А вот дальше...

Он получал просто иезуитское наслаждение, наблюдая за реакцией толпы на выкрикиваемые фамилии, приговоренных к смертной казни.

– Смотрите-смотрите, профессор, как это мило!
– ухмыльнулся Вилли, демонстрируя идеальный оскал.
– Верная супруга рыдает на груди у приговоренного мужа! Прелестно! Просто прелестно!

У деревянного помоста стоял плотный мужчина, повиснув на котором рыдала молодая женщина. С ее головы сбился темный платок, освобождая иссиня черные волосы.

– А этот?
– палец лениво ткнулся во второго.
– Как держится? Ему через пару минут в петлю, а он выглядит молодцом. Признаться, даже я не уверен, смог бы держаться с таким же мужеством... А вы, профессор? Насколько я знаю, с учетом всех ваших заслуг перед большевиками, вам тоже может предоставиться такой шанс?!

– Знаете, господин майор, - пропустил мимо ушей последнюю фразу Шпаннер.
– Есть достаточно достоверные научные изыскания, которые доказывают, что славянские народы по своей сути не так далеко отошли от животного состояния. Может быть именно этим и объясняется такое их поведение...

Продолжавшую рыдать женщину тем временем оттаскивали двое немцев, с трудом оторвавшие ее от мужа.

– Очень может быть, - задумчиво проговорил майор, пристально наблюдая за вторым приговоренным.
– Говорите, почти животные? Очень может быть! Я бы с превеликим удовольствием почитал такую монографию... Капрал, что это за старик? Нет! Вон тот! Да! Второй!

Уже через несколько минут ему все доложили.

– Рудольф, вы разрешите так вас называть, - не дождавшись ответа Вилли продолжил.
– Это бывший управляющий сельскохозяйственной артелью, его еще называют, если не ошибаюсь, «колхоз». Ему 61 год. Как следует из доноса убежденный противник Германии... Шпаннер, а как вы посмотрите на то, чтобы придать этому представлению немного динамизма? А? Капрал,объявите, что тот кто согласиться привести приговор в исполнение, будет освобожден от наказания! Каков ход?

Взмыленный переводчик, ежеминутно протиравший вспотевшую лысину, объявлял новость громко, но при этом немного заикался.

– Вот сейчас мы и проверим, насколько далеко они ушли от животных, - с улыбкой произнес офицер в строну Шпаннера.
– Уверен, сейчас они сцепятся друг с другом...

По-видимому, невиданное зрелище захватило и профессора. Он подслеповато щурил глаза, пытаясь не упустить ни единого акты драмы. Лицо раскраснелось.