Кое-кто различает «сильных» атеистов (которые активно отрицают Бога) и «слабых» атеистов (которые просто не утверждают, что Бог есть), однако более полезным представляется различие между «сердитым» и «дружелюбным» атеизмом. «Новые атеисты» относятся к «сердитым». Они демонстрируют агрессивный атеизм евангелистического толка, он бросается в атаку и покоряет неофитов. Даже названия их книг («Бог как иллюзия», «Конец веры») и глав («Иисус в Хиросиме», «К черту крайнюю плоть!») провокационны6. Эти вояки воспринимают борьбу между религией и разумом как игру с нулевой суммой, но свои излюбленные метафоры они заимствуют из военного, а не из спортивного лексикона, их риторика бескомпромиссна и не предполагает взятие пленных.

Согласно Докинзу, «вера – одно из величайших зол мира, сравнимое разве что с вирусом оспы, только искореняется труднее»7. По мнению Харриса, теология – это «окрыленное невежество»8. Хитченс считал организованную религию «насильственной, иррациональной, нетерпимой союзницей расизма, трайбализма и фанатизма, заинтересованной в невежестве и враждебной свободным исследованиям, презирающей женщин и применяющей меры принуждения к детям»9. По крайней мере, в Европе эти «новые атеисты» не гнушаются ударами ниже пояса. Мишель

Онфре, популярный французский философ и enfant terrible, чей «Манифест атеиста» (2007) распродан в Европе тиражами в сотни тысяч экземпляров, нападает на обрезание как варварский обычай и пользуется запрещенным (особенно для француза) приемом, заявляя, что апостол

Павел был импотентом и «не мог вести хоть сколько-нибудь сносную половую жизнь»10. Скептики былых времен, такие, как Марк Твен и Г.Л.Менкен, целились в фундаменталистов и ривайвелистов. А Хитченс, радостно трепещущий в предвкушении гонений на «проповедников, которые с пеной у рта стращают адом и вечными муками», уже через несколько часов после смерти евангелического телепроповедника Джерри Фолуэлла вышел в эфир со словами: «Если сделать Фолуэллу клизму, его можно будет похоронить в спичечном коробке»11. Но у этого «нового атеиста» было много других причин для недовольства: к примеру, грехи и пороки западных монотеистических религий, которые Хитченс называет «плагиатом плагиата слухов, основанных на слухах», а если брать шире, – религия в целом, которая, как добавлял Хитченс, и на Востоке, и на Западе проистекает из «горластого и пугливого младенчества человека как вида»12.

Это давние жалобы, сами по себе плагиат Фрейда (к которому он перешел от Маркса, а к тому – от Людвига Фейербаха, помимо многих других), дополнены в основном «фирменным» новоатеистическим негодованием и риторическими излишествами. Несколько десятилетий назад западные интеллектуалы чтили нечто вроде джентльменского соглашения и держали свою веру или ее отсутствие при себе. Это соглашение было разорвано по трем причинам. Во-первых, в конце 70-х годов ХХ века религиозные правые в США начали привлекать Бога к защите политических целей, вынудив атеистов, придерживающихся различных политических взглядов, открыто высказывать критику в адрес богомыслия. Во-вторых, в Европу хлынули мусульмане и вскоре уже составляли 10 % населения Франции и более 5 % населения Нидерландов. И наконец, цитирующие Коран террористы угнали четыре самолета и не только покончили с собой, но и стали причиной гибели тысяч людей 11 сентября 2001 года.

Это стечение обстоятельств побудило многих задуматься о власти религии в обществе. Разве вера возродившегося в ней Джорджа Буша посылала солдат на смерть в Ираке? Разве католичество британского премьер-министра Тони Блэра был причиной его решения поддержать Буша? И перчатки были сняты. Воскресив метафору XIX века о войне между наукой и религией, «новые атеисты» стали воспринимать себя как профессиональных защитников разума, логики и здравого смысла. Все больше атеистов приходило к убеждению, что религия представляет не выдуманную, а самую настоящую опасность, все больше атеистов верило, что обрушить на религию грушу для сноса зданий – их личный долг во имя общественного блага.

Эти атеисты-разрушители вскоре поставили под сомнение даже свой излюбленный идеал религиозной терпимости. В статье, опубликованной в газете Guardian вскоре после 11 сентября, Докинз бросает перчатку, называя ужасы того дня точкой перехода от старого атеизма к новому:

«Многие из нас считали религию безобидной чепухой. Даже в том случае, когда религиозные убеждения были ничем не подкреплены, мы думали: если людям нужна эта подпорка для утешения, что в ней плохого? 11 сентября разом все изменило. Явленная вера – отнюдь не безобидная чепуха: эта чепуха может быть смертельно опасной. Ее опасность в том, что она дает людям непоколебимую уверенность в собственной правоте. И в том, что позволяет с ложной отвагой лишать себя жизни, в результате машинально преодолевать естественный барьер на пути к лишению жизни других людей… Ее опасность еще и в том, что все мы поддаемся влиянию непонятной почтительности, которая как ничто другое защищает религию от нормальной критики. Так давайте же перестанем быть до идиотизма почтительными!»13

Затем в атаку пошел Харрис. Он обрушился на идею религиозной терпимости как «одну из главных сил, толкающих нас к пропасти»14. «Некоторые тезисы настолько опасны, – пишет он в леденящем душу отрывке, – что вера в них подразумевает даже убежденность в том, что убивать людей – этично»15. С точки зрения Харриса, религиозная терпимость почти так же опасна, как сама религия. Вера в Бога – не мнение, которое следует уважать, а зло, с которым надо бороться.

Для этих «новых атеистов» вместе с их приверженцами проблему представляет не религиозный фанатизм. Проблема – сама религия. Так называемые «умеренные» только распространяют «мозговые вирусы» религии, придавая им вид менее авторитарных, женоненавистнических, иррациональных, чем на самом деле16. «Умеренные» религиозные учения хотя и не являются экстремистскими, – пишет Докинз, – тем не менее представляют собой открытое приглашение к экстремизму»17. Единственное решение – взять дезинфицирующее средство и протереть им руки.

Критики обвиняют евангелических атеистов в подражании догматизму их врагов, фундаменталистов. Крис Хеджес, бывший глава ближневосточного бюро New York Times, называет «новый атеизм» «светской версией религиозных правых», описывающей мусульманский мир «языком столь же расистским, грубым и нетерпимым, как тот, которым пользовались Пэт Робертсон и Джерри Фолуэлл»18. «Новые атеисты», обрушивающиеся на фанатиков, фанатичны, а их речи против ненависти полны той же самой ненависти, утверждает Хеджес. Неужели так трудно понять, что люди способны убивать во имя прогресса и пролетариата с тем же успехом, как и во имя традиций и Бога?