Но потом прошла зима, Нечесовы переехали на дачу, промелькнула весна, а он все что-то тянул и сам не понимал, отчего тянет.

И вот они идут с Людой от станции, разморенные и слегка помятые в переполненной электричке, жмутся к заборчикам, невольно замедляя шаги на клочках блекло-серой, ни от чего не спасающей тени. На улицах душно, пусто и тихо. У перекрестка Игорь растерянно приостанавливается, и Люда промокает платочком пот на висках, вздыхает.

— Дорогу забыл? — спрашивает.

— Да нет, но как-то, знаешь, дико. Я ведь здесь — дай бог памяти — лет пятнадцать уже не был, если не больше. И как-то мне…

— А ты не нервничай, — говорит Люда. — Все будет хорошо, вот увидишь. Я им понравлюсь, они мне тоже.

— С чего мне нервничать?

Он хмыкнул и искоса, с интересом взглянул на жену.

Нет, он не то чтобы нервничал, с чего бы? Но какое-то внутреннее напряжение не отпускало его, потикивало, подрагивало в нем. Правда, Люда здесь ни при чем. Уж она-то понравится, еще бы! Но как-то неудобно: так давно их звали, они все не ехали — и вдруг… «Ерунда, впрочем! — думал Игорь. — Какая, к черту, неловкость! Вот, скажу, ребятки, не было б несчастий, так и старые б друзья не встречались. Вера, конечно, испугается: что такое? А, скажу, подбросил мне твой благоверный этакое несчастьице по фамилии Привалов…»

Привалов был новым начальником того цеха, где Игорь работал старшим инженером-технологом. Вчера после обеда на третий участок пришли рабочие и, с разрешения нового начальства, стали ломиками долбить пол. Игорь даже глазам своим не сразу поверил.

— Вы! — задыхаясь, кричал он. — Вы понимаете, что такое вакуумная технология? Да вы знаете, что грамм пыли сделает с любой нашей установкой?

Привалов, топыря губу, не торопясь осмотрел его с головы до ног, спокойно сказал:

— Знаю. Испортит. — И ушел.

Через полчаса рабочих, однако, сняли.

Вечером, рассказывая это Люде, Игорь вдруг сказал, что о таком конечно же надо бы срочно переговорить с Вадькой. «Так поехали, — сказала она. — Нас давно звали». И теперь он был, пожалуй, даже рад, что так вышло, ибо побывать у Нечесовых и особо на даче ему хотелось. В том-то все и дело, что очень хотелось.

Вадька Нечесов, в пижамных штанах и сетчатой майке, полулежал в гамаке, натянутом меж старыми соснами, в их жидкой тени. Увидя гостей, попытался бурно обрадоваться, вскинул руку:

— О! Кого вижу!! — но, с трудом вывалив из гамака свое неповоротливое, жирное тело, вздохнул почти страдальчески: — О господи! Я, ребята, по такой жаре уже не человек. Растекаюсь…

Сосны, гамак — все было на своих местах. И просторный, в полтора этажа старый нечесовский дом был все тот же, вот только веранда… Игорь приостановился, оглядываясь.

— Да, — вздохнул за его плечом Вадька. — Вымер, друже, отцов виноград, вымерз. Еще при старике. Теперь такого не достать. Батя его с Дальнего Востока привез, уссурийский… Вот веранда и лысая. По такой-то жаре!

Поднялись на крыльцо. Вера всплеснула перепачканными красной смородиной руками (на столе у нее была привинчена соковыжималка), подбежала, подставила Игорю щеку: «О боже, ты все такой же!» — поцеловала Люду.

— Вот не ожидала! Какие вы молодцы! Как вы только добрались в такую жару? Людочка, я вижу, совсем еле живая…

— Ничего, сейчас оживим, — подмигнув, Вадька исчез в полутьме дома.

— Садитесь, садитесь, — усиленно суетилась Вера. — Вас, Людочка, я немного уже знаю, Вадик от вас просто в восторге.

— А ты совсем не изменилась, старуха! — сказал Игорь. — Немножко только…

Он чуть не брякнул о чем-то жалостном, растерянном, что появилось в ее привычно-суетливой худенькой фигурке, но она, слава богу, не слушала, говорила что-то улыбавшейся Люде.

Веранда была прокалена насквозь, пахло здесь перегретой, подтекающей краской, горячей пылью улицы и привядшими флоксами. Но все-таки, стоя у открытого окна, Игорь с мгновенной и тоскливой ясностью вспомнил, почти увидел за ним грозди мелких темно-фиолетовых ягод с налетом сизой металлической мути, нестерпимо кислых, и еще, тут же — шершавые лозы, остатки крупной ржавой листвы, октябрьский ветер, свистевший и тенькавший стеклами.

Еще не ходила сюда электричка, не было дачников, и Кузино, где он жил, было еще отдельной деревней за небольшим леском; они учились то ли в четвертом, то ли в пятом, школа была в бревенчатом бараке. Сюда он забегал рано утром, топтался на широкой влажной тряпке, чтобы не наследить, отогревал уши и ждал Вадьку. Дом этот тоже не был еще дачей, здесь жили круглый год.

— О чем задумался, Игорек? — позвала Вера.

— О винограде.

— Да, отцы ели виноград, а у детей оскомина, — провозгласил Вадька, неся к столу стаканы и запотелый кувшинчик морсу. — Прошу, господа. Уфф!..