– Вы не читаете по-турецки? – спросила она американку.

– Простите, нет, – ответила она. – Ни слова не знаю.

Евгения слышала турецкий язык всю жизнь, каждый день, и многое понимала, но читать на нем не умела совсем. Разобрать, что в письме, она не могла.

– Ну что же, девочки, – сказала она, снова спрятав письмо в конверт и вложив между страниц книги, – давайте его сохраним, а потом, может быть, найдем кого-нибудь, кто нам прочитает.

Катерина словно приросла к месту. Чужой дом, чужое письмо. Чужой город. И (в первый раз за много месяцев она ощутила это с неумолимой ясностью) чужая семья. Может быть, если закрыть глаза, все вернется и станет как было.

– Ну что ж, мне пора идти, – сказала американка, прервав неловкое молчание. – Приходите потом в таможенную контору, и мы поможем вам получить небольшую ссуду, а я пока подберу какие-нибудь платья для девочек. Мы получаем очень много пожертвований из Америки, их нужно только разобрать.

Эту женщину ждали важные дела, и ей не терпелось поскорее к ним вернуться. Сотни тысяч беженцев находились в точно таком же положении, как и Евгения, и ни к чему было задерживать здесь новыми вопросами ту, которая может им помочь.

– Спасибо вам за все, – сказала Евгения. – Мы очень благодарны вам за этот дом. Что нужно сказать, девочки?

– Спасибо! – хором ответили малышки.

Американка улыбнулась и ушла.

Мария с Софией пришли в восторг, бегали вверх-вниз по лестнице, гонялись друг за другом, хватали друг друга за платья, визжали и хохотали. Привыкнув к мысли, что этот дом теперь их, они бросились его осматривать, открывали буфет, поднимали крышки кастрюль и громко возвещали о своих находках:

– Они матрас оставили!

– А тут большой сундук!

– А в нем одеяло…

– И коврик на полу!

Катерина все это время тихонько сидела в углу, а Евгения осмотрела все ящички в комоде и буфет внизу, чтобы узнать, что осталось от прежних хозяев. Кое-что нашлось: металлические кубки и блюда, три одеяла. Сама она все свои вещи, и необходимые, и просто дорогие сердцу, бросила, убегая, в ужасе и спешке – кроме одной. Произнеся короткую молитву, она поставила на полку икону святого Андрея Первозванного, принадлежавшую когда-то еще ее бабушке с дедушкой. В ее деревне говорили, что этот святой проповедовал где-то неподалеку, на берегах Черного моря, и Евгения росла под присмотром его недреманного ока.

В каждом ящике буфета что-нибудь красноречиво напоминало о прежних владельцах. Помимо горшков и кастрюль, тарелок, ложек и вилок, здесь были мешочки с молотыми пряностями, банка масла, мед и травы. Был и сундук, в котором лежали одеяла, и украшенная мозаикой шкатулка с какими-то бумагами.

Разные запахи этих оставленных вещей (острый – от куркумы, затхлый – от коврика) вызывали ощущение незримого присутствия прежних хозяев, и Евгении сделалось не по себе. А вдруг они еще вернутся, кто знает? Вдруг раздастся внезапный стук в дверь? А может, у них остались ключи и они могут войти в любую минуту. Ее охватила тревога.

«Успокойся!» – велела она себе. Судя по всему, собирались они не впопыхах, дом не был разорен и, казалось, еще хранил тепло прежних хозяев. Они словно бы доели свой ужин и ушли потихоньку, забрав с собой все нужное, но оставив тщательно отобранные вещи для тех, кто придет на их место. На столе еще остались крошки, но Евгения быстро смахнула их вместе с увядшими лепестками.

Давно уже Евгении не приходилось наводить чистоту в доме, и в ней немедленно проснулась хозяйка. Она заметила прислоненную к стене старую метлу и с жаром принялась за работу. Ею овладело желание стереть отсюда все следы прежних жильцов. Может быть, когда-нибудь можно будет даже купить в дом все свое взамен старого: стулья, буфет, чашки и подушки. Она даже напевала что-то себе под нос за работой, хотя уже почти забыла, как это делается.

Между тем девочки наверху обнаружили клад. Брошенная одежда и феска, побитая молью, подсказали идею новой игры, и девочки, истерически хихикая от восторга, спустились вниз в необъятных халатах. Они стали прохаживаться перед матерью туда-сюда, как султаны, с необычайной серьезностью, еле-еле сдерживая смех. На Марии была турецкая шляпа, а София обмотала голову шелковым тюрбаном.

Катерина по-прежнему тихо сидела в тени. Люди в такой одежде не оставили у нее о себе приятных воспоминаний.

Рядом с ней пальцем по пыли была нарисована картинка. Катерина нарисовала лодку и отпечатком большого пальца изобразила капитана и двух пассажиров. Мысль о матери и сестренке ни на минуту не покидала ее.

В первую ночь на улице Ирини они все свернулись клубком на одном матрасе, прижавшись друг к другу. Они так привыкли к этой успокаивающей близости, к теплу и дыханию друг друга, что иначе и не уснули бы.

Наутро Катерина проснулась до света. Она увидела маячащий в полутьме силуэт и села на кровати.