Шрифт:
Маатеманх некоторое время молчал. Потом спросил:
– Так как ты собираешься поступить с Нубнефером?
– Я его не только не сошлю, – ответил Ипи, – но и увеличу жалование и дам немного земли и ссуду на пять сезонов, сто двадцать хека, без роста. Дам, конечно, только сорок, но должен он мне будет именно сто двадцать. Расписки подготовлю. И не только долговые – пусть то золото, что взято нечестно за эти годы у меня, у шепсера Шедита, а так же подати, что утаены от Серебряного дома Величайшего, он отпишет мне, составив при свидетелях. И пусть ими будут наиболее опытные воины отряда "Нейти".
– О! – Маатеманх рассмеялся, – ты ещё вино с ним распей при сих достойных Исполнителях Приговоров Величайшей. Если не захлебнётся насмерть, да сердце не остановится от страха, будет верен тебе как никто иной!
"Мудрец" унял свой смех, стараясь более не представлять, как вороватый чиновник и торговец Нубнефер будет подписывать папирусы дарения в присутствии воинов, отправлявших к Апопу властителей Калху, Яхмада и Фенех. Кто-то из них будет покручивать в пальцах наконечник, с травленым кислотой желобком для яда, кто-то – склянку синего стекла.
– Боюсь, что эту сцену придётся разыгрывать тебе.
– Почему? – удивился Маатеманх.
– Увы, я не в силах тебе объяснить. Но, боюсь, что не смогу надолго задержаться в древнем священном городе. Апоп готовит мне новое коварство, но это не предзнание, иначе бы я не стал таиться от тебя, выложив все и испросив совета. Смутная и тяжкая тень предчувствия. Того, что скоро мне опять выходить в море, и на этот раз – уже на битву. Думаешь, почему я так тороплю Аменсенеба с ремонтом ударных и осадных ладей?
– Боюсь, мои "мудрецы" ничем не помогут тебе, достойнейший, – Маатеманх вздохнул, – Нимаатра с Ранебом и Энилом обошли южный берег Зелёных Вод, основали два небольших городка Тинемша и Аанехени, там где вы с Величайшим указали – в месте, недалеко от Та-Кем, где земли Та-Неху вдаются в море, в конце громадного залива, напротив одного из островов Шарден, прозванного Собачим. Установили с несколькими вождями Шарден мир, обустроили поселение ещё и на оном острове. Даровали много золота, взяли высокородных заложников. И ещё наёмников, особенно из пиратов, почти три тысячи. По пути, сова прилетела совсем недавно, заглянули в столицу царя Дома Секиры, Аримина. У него хватило самонадеянности и глупости бросить две сотни ладей на Нимаатра, но там же случились и Энил с Ранебом... Наши потеряли одну "убийцу" из пяти, но владыка Секиры лишился всего флота. Вышедших в море сожгли или передавили, как А-абу [49] гиен. Знаменосец Тауи Уинут [50] пишет, что для последнего весьма пригодились не только "убийцы", измышленные самим Величайшим, но и ладьи Энила. Взяли значительную добычу.
49
А-абу – слон. Абет – слониха. Написано через дефис, дабы не выходило путаницы с совершенно другим по написанию и звучанию древнеегипетским словом Абу – сердце (как орган и ипостась души). В русскоязычной передаче получается омоним, хотя даже в древнеегипетской поэзии несколько сходное, и при этом различное звучание использовали как литературный приём.
50
"Тауи Уинут" или "Небти Уинут" – "Звезда обеих Земель". Традиционное официальное название церемониального корабля фараона, флагмана египетского флота на протяжении столетий. "Знаменосец Звезды обеих Земель" – титул Нибамена Нимаатра, означал, что он Главком ВМФ Древнего Египта.
Ипи слушал Маатеманха очень внимательно, каждое слово могло объяснить странное предчувствие. Но пока Ка Ранефера не отзывался... Нет то...
– А знаешь, кто сражался на стороне царя Секиры? – спросил "первый мудрец".
– Кто?
– Наши спалили в том бою несколько "гиммелей"!
Ипи прищурился. "Гиммель" – третий значок в письме фенех, которое переняли эллины. Именно этим словом теперь в Гебале и Тидиане называли новые ладьи с тремя рядами весел, идею которых подсмотрели у пришельцев. Не только ремту способны примечать все новое и интересное.
– "Гиммели" на службе у царя Секиры? – спросил Верховный Хранитель.
– Фенех и Ка свой, и детей своих продадут, если золото сверкнёт, – ответил Маатеманх, – что за народ...
– А вот теперь, подробней, достойнейший! – сказал Ипи полушёпотом.
– Куда уж подробней... – "первый мудрец" снова вздохнул, – умён Шинбаал, но молод и неопытен. Помнишь же, после ухода нечестивцев из Тисури, наши занимались снятием с мели брошенных ладей эллинов и фенех.
– Причём тут неопытность Шинбаала?
– Не был ты в Ушу после македонян. А я сразу прибыл, – Маатеманх помрачнел и голос его стал звучать глуше, – не видел раздутых трупов женщин, которым после насилия перерезали горло. Не видел детей, брошенных на копья. Некоторым просто головы о камни разбивали...
– Я не видел этого сам, но знаю, что там было, – посерьёзнев, сказал Ранефер, – мне доложили и о том, что виновных в бесчинствах царь приказал казнить и бросить без погребения. Они творили зло, обозлённые потерями, но царь и военачальники сурово покарали их. Потому я не имею претензий к Александру. Однако, я все ещё не могу понять, при чём здесь наивность Шинбаала?
– Знал бы ты, за что казнены эти воины, Ипи, – "мудрец" посмотрел Верховному Хранителю в лицо, и от взгляда его пробирала дрожь, – они испугались гнева Нетеру. Виновными назвали своих союзников-фенех, пришедших из того, общего для них мира. И немало побили. Едва своего жреца-прорицателя не зарезали, начали бунтовать. Вот этих, перечисленных и казнили. А за бесчинства в Ушу даже палок никому не всыпали...
Ипи отвернулся, припомнив слова Величайшего: "Зато я видел, как они грабят города!"