То, что эти слова говорил Сталин, было особенно отвратительно. Ведь именно он способствовал нацистской агрессии 1939 г., одобрив пакт Молотова – Риббентропа и поделив Польшу с Гитлером. Сталин был настолько потрясен и напуган последовавшим предательством Гитлера, начавшим операцию «Барбаросса» и вторгшимся в Россию, что на пять дней заперся на даче. Само собой разумеется, что Черчилль был гораздо более храбрый и великий человек. Все же такие слова ранили – и оскорбления становились более мучительными из-за содержавшейся в них частицы правды.

Когда она наконец пришла, победа под Эль-Аламейном, британская репутация была спасена и политическая угроза Черчиллю ослабла. Ему больше не нужно было опасаться – как это ни покажется невероятным сегодня, – что Стаффорд Криппс сменит его на посту премьер-министра. Терзающий сарказм Эньюрина Бивена был приглушен. Британское общество получило победу, которой оно страстно желало. Однако истина была несомненна: по мере продолжения войны Британия значила все меньше и меньше.

В 1940 г. нация была в одиночестве – окруженный паладин с поднятым знаменем свободы. Но в 1944 г. вклад Британии составлял лишь малую долю общих усилий союзников. Американцы давали деньги, а русские продолжали суровое дело умерщвления немцев – 750 000 только в Сталинградской битве. И Черчилль видел свое назначение в том, чтобы утвердить право Британии на уважение самыми разнообразными способами, подобно тому как в боксерскую перчатку подкладывается свинец для состязания в более тяжелой весовой категории.

Это объясняет его любовь к саммитам и поразительные маршруты во время Второй мировой войны. Сэр Мартин Гилберт подсчитал, что между сентябрем 1939 г. и ноябрем 1943 г. Черчилль пропутешествовал 178 000 километров, проведя 792 часа в море и 339 часов в воздухе, значительно превысив показатели любого другого лидера. Мы видим его необыкновенную энергию в этих поездках: человек почти семидесяти лет сидит на чемодане в холодные предрассветные часы на аэродроме в Северной Африке, в то время как его экипаж пытается разобраться, куда им лететь. Мы видим, как он подпрыгивает в негерметичных грузовых отсеках бомбардировщиков, его кислородная маска приспособлена для неизменной сигары. Бывало, что самолеты, на которых летал он, подбивались впоследствии на тех же самых маршрутах.

Утром 26 января 1943 г. он прибыл в британское посольство в Каире как раз к завтраку. К изумлению жены посла, он попросил стакан холодного белого вина. Алан Брук записал, что

В то время как Гитлер и Сталин были готовы прятаться в бункерах, Черчилль мог пойти на все, чтобы оказаться в центре событий. Вот почему он хотел заманить короля вместе с собой на тот корабль: показать всему миру – и в первую очередь американцам, – что с Британией и Британской империей по-прежнему нужно считаться, потому что он и король, будучи воплощениями империи, лично отвоевывают континент. Руководствуясь тем же мотивом, он настаивал, чтобы британцы и канадцы составляли половину тех значительных сил вторжения, и, хотя операция возглавлялась американцами, которые в основном и участвовали в боевых столкновениях, их союзники также не были обделены славой.

Когда он наконец оказался в Нормандии – на шестой день после начала операции и с согласия короля, – то настоял, чтобы его судно «всадило снаряд» в немцев. Капитан с радостью согласился, и должным образом был дан залп в направлении, где предположительно находились нацисты. Это действие являлось довольно абстрактным, но Черчилль пришел в радостное возбуждение. Он стал первым лордом адмиралтейства в 1911 г. – но еще не стрелял с корабля.

Казалось, что он стремился преувеличить военные достижения Британии, принимая в них личное участие, накачивая вклад страны собственным присутствием и авторитетом. В августе 1944 г. он отправился наблюдать за высадкой десанта в Сен-Тропе и в том же месяце очутился в Италии, где сам стрелял из гаубицы в направлении Пизы. Он участвовал в пикнике в итальянском замке, который обстреливали немцы, находившиеся на расстоянии 500 метров.

В декабре 1944 г. он начал личную миссию по спасению Греции от коммунизма – в чем преуспел – и дал пресс-конференцию в Афинах под звуки артиллерийского огня. Весной следующего года Черчилль был в Германии, чтобы наблюдать за продвижением союзников. В начале марта он подошел к линии Зигфрида – огромным драконьим зубам из бетона, зловещим и символическим стражникам фатерланда, которые должны были охранять непроходимую границу. Черчилль внимательно осмотрел их, но этого было недостаточно. Ему требовалось выразить полный экстаз своего триумфа.

Он выстроил генералов: Брука, Монтгомери, Симпсона – всего около двадцати человек, – а также одного репортера из Stars and Stripes. «Давайте сделаем это на линию Зигфрида», – сказал Черчилль, после чего обратился к фотографам: «Это одна из операций, связанных с великой войной, которую не нужно воспроизводить наглядно».

Затем он расстегнул ширинку и оросил оборонительные сооружения Гитлера, так же поступили и его коллеги. Как позднее написал Алан Брук: «Я никогда не забуду ребяческую ухмылку глубокого удовольствия, которая расплылась по его лицу в этот момент». Тот, кто испытывает хоть малейшее неодобрение, пусть подумает, через что ему пришлось пройти. Если какой-то пес и был вправе пометить свою территорию, то им был Черчилль.