– Понял, понял! – перебил его Андрей Андреевич. – Музей! Сохранение традиций! Да, мы с вами коллеги. Помните, когда уже Египет пал, греки какие-то стали там заправлять, старые боги умерли – никто не боялся гнева бессмертных фараонов. Их священные могилы грабились подчистую. Но были тогда смешные жрецы-ретрограды. Страшненькие, наголо бритые! Я не эрудит, подробностей не знаю, просто по телевизору видел в какой-то образовательной программе… Так вот, бритые жрецы, чтоб не допустить поругания и забвения святынь, перетаскивали с места на место мумии и перепрятывали. Они делали это хитроумно, а главное, с душой. Вроде как мы с вами. Но грабители всё равно мумии находили, на свет выворачивали, сдирали серёжки и колечки. Бритые ретрограды мумии подбирали, приводили в порядок и снова прятали. Наверное, очень собой были довольны – выполнили священный долг. Вам ничего эта картинка не напоминает?

Самоваров хмыкнул:

– Картинка получилась мрачная. Однако в этой ситуации я меньше всего хотел бы быть грабителем.

– Ещё бы! – засмеялся Андрей Андреевич. – Только согласитесь, что жрецы выглядят очень глупо.

– Они вряд ли думали, как выглядят – делали своё дело и были счастливы. Да и вы, думаю, чаще всего счастливы. С вашим-то даром!

Андрей Андреевич только рукой махнул:

– С даром ещё хуже! Куда, кому, зачем? Алла Леонидовна считает, что мне думать о таких вещах не следует. Надо поддерживать беспечное настроение, к чему я от природы склонен. Я и сам знаю, что нужно искать позитив, но тянет иногда похандрить. Вот сейчас, например, темно – и лезет в голову всякая чернота. Не люблю ни темноты, ни пасмурных дней. Ещё сложностей не люблю и грехов. Я должен быть прав и спать спокойно.

– Наверное, ваши грехи – это фальшивые ноты на ответственных концертах? – с улыбкой предположил Самоваров.

– Они самые! Ну, и ещё кое-какие мелочи. Иной пустяк может жизнь отравить!

– К мелочам надо относиться как к мелочам.

– Не скажите! Я тоже раньше так считал, – вздохнул Андрей Андреевич. – А вот ошибёшься по легкомыслию, а потом жалеешь всю жизнь. Думаете, только в бразильских сериалах существуют ошибки молодости? Нет! Бывает, и нашего брата продвинутого прихватит. Не знаешь, как избавиться… Такая темнотища кругом, хоть вой. Вы почему свет не включаете, Николай Алексеевич? Экономите?

– Лень вставать с места. Некоторые антикварные вещи мне больше нравятся в скудном освещении, – признался Самоваров.

– А я темноты не только не люблю, но даже боюсь, как маленький. Только при свете можно жить!

Глава 16

Происшествие в Кривом гастрономе

У Насти появилось любимое развлечение. Она часто стала подходить к балконной двери и заглядывать в овальную проталинку, которая образовалась на стекле среди мохнатой изморози. Сквозь это волшебное окошечко можно было видеть небо, окрестные дома, а главное – ёлку, спутанную верёвками и почти наполовину засыпанную снегом. Даже в виде свёртка на балконе эта ёлка Настю завораживала. Самоваров говорил, что губить живые деревья ради недолгой потехи – варварство, отголоски бессмысленных древних жертвоприношений. Но Настя отказаться от ёлки не могла, а Самоваров ни в чём не мог отказать Насте.

– Может, взять искусственную? – робко предлагал он.

– Искусственная ёлка – то же самое, что резиновая женщина, – фыркала Настя в ответ.

– А совсем без ёлки никак нельзя?

– Нельзя! Невозможно!

В музее ёлку воздвигали к Рождественскому концерту – то есть к католическому Рождеству. Реставраторша живописи Люда Кошуняева утверждала: раз нетский губернатор празднует Рождество в декабре, то он наверняка тайно перешёл в католичество. Или заделался Мальтийским рыцарем. Иначе зачем бы он ездил в Ватикан (пусть с делегацией других губернаторов)? Зачем «Чистые ключи» ежедневно голосят что-то по латыни? Правда, «Ключи» готовили к концерту ещё и православный канон, и если затешется в публику тайный мальтиец, пусть кусает локти!

Андрей Андреевич мирно репетировал и не подозревал, что на концерте Даша Шелегина сыграет вместо «Блюменштюка» Шумана одну из диких вещей своего отца. Она боялась одного: вдруг за два дня, оставшиеся до концерта, случится какой-нибудь дурацкий скандал. Тогда всё будет испорчено и полетит вверх тормашками!

А скандалом запахло: Ирина Александровна, курировавшая репетиции, однажды в музей не пришла. Это случилось как раз в тот день, когда рыжая Анна Рогатых позировала Насте и призналась, что накануне била соперницу по физиономии. Анна была уверена – ненавистная Шелегина надолго затаилась, восстанавливая красоту.

Однако Ирина Александровна через день вновь появилась в музее. Она плотно куталась в своих песцов, голову задрапировала каким-то бархатом и надела тёмные очки. Но из-под очков и бархата так и лезла в глаза радужная опухоль, запудренная густо, как булка-посыпушка.

Андрей Андреевич с Ириной обращался бережно, будто она была тяжелобольной. Видя это, Анна криво усмехалась и уверяла Настю, что по скуле била несильно, в полруки. Вот синяки на боку и заднице Ирины Александровны должны были получиться лучше, но их под песцами не видно.

Анну Андрей Андреевич тоже считал теперь тяжелобольной: он ходил при ней на цыпочках и говорил шёпотом, умоляюще. В среду очередная их встреча не состоялась. Андрей Андреевич намекнул, что опасается за свои собственные скулы и бока. Наверное, он задумал под этим предлогом прекратить надоевшую связь. Напирал он теперь на дружбу, на профессионализм, на любовь к искусству.

Анне от таких слов было тошно. Она, конечно, любила искусство, но привыкла и к иной любви. А эту любовь у неё отобрали за плохое поведение. С тоски Анна каждый день собиралась сделать что-нибудь немыслимое и ужасное – например, отколотить ещё раз и как следует Ирину Александровну.