Зеленые носилки с золотыми полосками и красной крышей с бахромой были опущены у дверей моего дома, и слуга возвестил о визите Аменхотепа, главного царского евнуха. Я почувствовал слабость в коленях, когда Аменхотеп простер ко мне руки и объявил:

— Эфан, друг мой, я принес тебе радостную весть от мудрейшего из царей Соломона.

Источая запах тончайших египетских благовоний, он вошел в дом и осыпал всех любезностями, поговорив с каждым: Эсфирь спросил о здоровье, Хулду — о сыновьях, Лилит — о ее небольшом путешествии, Шема и Шелефа — об успехах в школе, и каждому сообщал, что я удостоен великой чести.

Наконец он повернулся ко мне и сказал:

— Вижу, взор твой потух, слышу, что ты что-то бормочешь, — не благодарственную ли молитву БОгу твоему Яхве?

Я действительно молился, чтобы ГОсподь поразил его, а также и мудрейшего из царей Соломона и всю эту комиссию по выработке Единственно Истинных и Авторитетных, Исторически Точных и Официально Признанных Хроник об Удивительном Возвышении и так далее.

Аменхотеп положил мне руку на плечо и мягко подтолкнул меня в мой рабочий кабинет, где сообщил, что ввиду скорого прибытия дочери фараона царь желает, чтобы привел я наложницу свою Лилит в царский дворец еще до завтрашнего захода солнца; таким образом Соломон оказывает мне честь, делая Лилит наперсницей своей будущей супруги.

— А теперь скажи девице о том, какое ей выпало счастье, — закончил он свою речь, — не сомневаюсь, она будет очень рада.

Я ответил, что, по-моему, лучше, подготовить Лилит постепенно; ведь не секрет, что неожиданные известия могут вызвать у женщин нежелательные реакции: одни теряют дар речи, у других начинаются подергивания, третьи вообще сходят с ума. Но евнух заломил свои руки, показывая, что возражения не принимаются, поэтому я поднялся, подошел к двери и позвал Лилит.

Когда она пришла, я взял ее за руку, подвел к Аменхотепу и заговорил с ней чужим голосом:

— Когда я взял тебя у твоего отца, Лилит, любимая, отдав взамен двенадцать овец лучшей породы, четырех коз и дойную корову, стала ты отрадой моему сердцу и усладой моему телу, и я не отдал бы тебя за все стада Израиля. Но за тобой пришел тот, кто могущественнее меня, и он заберет тебя у меня. Поэтому приготовься, дочь моя, умасти себя миррой и розовым маслом и закрой для меня свое сердце, ибо мы с тобой должны расстаться и идти каждый своим путем, я в безрадостную старость, ты же…

— Эфан! — воскликнула она.

— …ты же во дворец.

— Эфан, любимый, — сказала она, — когда в тот день ты вышел из Иерусалима и я ждала тебя у большого камня, что стоит у дороги, я пообещала стать твоей тенью; и так, как не может человек расстаться со своей тенью, так не сможешь и ты оторвать меня от себя, если только не скажешь мне, что разлюбил меня. Ты больше не любишь меня?

Я стал говорить ей о преимуществах жизни во дворце, где она будет пользоваться покровительством дочери фараона и постоянно лицезреть мудрейшего из царей Соломона.

— Ты больше не любишь меня?

Я объяснял ей, что то, что было между нами, навеки останется в глазах ГОспода и в наших сердцах; что человеческое бытие подвержено переменам, которых никто из нас не в силах избежать.

— Ты больше не любишь меня?

Я объяснял ей, что не вправе отказать царю Соломону, тем более в моем положении, и что, если она меня действительно любит, то не должна думать только о себе и собственных чувствах.

— Ты больше не любишь меня?

— Я больше не люблю тебя, — вымолвил я.

— Тогда я убью себя, — спокойно сказала она, — ибо только с тобой жизнь моя имеет смысл.

— Этого я и боялся, — скривился Аменхотеп. — Существует такой тип женщин (слава богам египетским и твоему БОгу Яхве, их немного, но достаточно), которые причиняют немало беспокойства; можно заполнить множество бочек глиняными табличками с их чувствительными историями. Ты, Эфан, друг мой, отвечаешь за то, чтобы с девицей ничего не случилось до тех пор, пока не окажется она в моих руках в царском дворце.

Итак, я сам должен был воспрепятствовать тому, чтобы жертва моего предательства попыталась избежать его гнусных последствий. Я превратился в червя, пожирающего собственное дерьмо.

И что же я выиграл от этого?

Я отправился к дому пророка Нафана и сел у его двери, словно проситель, дабы попасться ему на глаза.

— Мой господин очень занят, — буркнул слуга.

Я попросил:

— Передай своему господину, что ГОсподь послал мне сон, который касается его.