И вышел на улицу, где достаточно оживленно двигался транспорт. Поймать машину не составило труда. Водитель согласился на короткий маршрут за нормальную плату. Поехали. Но через пять минут Ромин увидел, что свернули не туда. И в тот же момент на глаза нахлобучили шляпу, и накинули с заднего сидения трос, который лишил возможности двигаться.

Петр Михайлович хотел было истошно закричать, но почувствовал холод металла у затылка, и услышал зловещий приказ: – Не рыпайся, старый дурак. А то вырублю на раз, попробуй только пикнуть и дернуться.

И машина стремилась куда-то. Но Ромин не видел направления. Единое чувство сковало Петра Михайловича. И это чувство было ужас.

Мчались по трассе, потом начались повороты. Съехали с асфальта, остановились. Явно не в городе, потому что тишина только усиливала малейший шум непогоды. Кто-то вышел из машины.

Потом проехали еще, и остановились капитально. Сидевший сзади негодяй убрал металл от головы, ослабил мертвую стяжку троса. Дверь для Петра Михайловича открылась, и тот же, «зловещий», сказал: «Выходи».

Ромин с трудом вылез, отодвинул с глаз шляпу. Исподтишка огляделся. Внутри забора темный небольшой домишка. Дачный отшиб, пустующие зимой наделы по шесть соток.

Но в домике зажегся свет. Один из похитителей скомандовал: «Иди». И его подтолкнули в спину, для убедительности. Их было двое, чуть-чуть сзади, по бокам.

По трем ступенькам лестницы, через какой-то закуток, его втолкнули в комнату со светом. И там был третий, тот, кто свет зажег. Наверно, главный. Он давал распоряженья.

– На стул возле печи. Вяжите ноги и туловище, к стулу и «буржуйке». А руки просто свяжите, к стулу пока не надо. И закройте ставни. Забор высокий, но кто знает – вдруг заметят свет. Правда, кроме бомжей сюда никто не наведывается.

И, пока исполняли указания, принес и включил торшер, и еще какой-то уродливый светильник. А потом взял стул для себя, поставил его напротив Ромина спинкой к дрожащему Петру Михайловичу. Уселся, оседлав. Снял бейсболку, и произнес, брезгливо и устрашающе:

– Ну, здравствуй, дядя Петя.

Ромин щурился, медленно узнавая. И не веря своим глазам.

– Игорь? Игорь Разин? Не может быть, – мысль мучительно билась о решение. – Олег! – почти выкрикнул он почему-то почти радостно и облегченно.

А тот сидел, и молчал. И смотрел на «дядю Петю» с ледяным холодом презрения.

– Олег, тьфу ты. Ну, слава Богу, это ты. Нет, не волнуйся, ты, конечно, прав. И я все сделаю, что ты мне скажешь. Я тебя обидел? Ну, мы же почти свои. Помнишь, как вы с Игорем к нам в гости приезжали? А ты ведь знаешь – Максим погиб, – и он резко замолк, а в глазах нарастал ужас от пришедшей догадки. И он будто обмяк на стуле, а шея тянула вперед трясущуюся голову.

– Максима убили, – прошептал он чуть слышно.

Олег Разин молчал, и смотрел на Ромина, как на мерзкое существо, так умело рядившееся в человечье обличье, что все принимали его и звали Петром Михайловичем.

– Так ты еще и подумал, что я об такого мерзавца, как Максим, мараться стал? Ну, как же! Если для вас убить человека – раз плюнуть, то, значит, и все запросто могут. – Олег прошелся, вернее, потоптался по комнате. – Ну, значит, так тому и быть. Игорь вас о деньгах просил. Оттуда, из Америки, чтобы в живых остаться. Так сколько ему надо было?

– Он написал – пятьсот. Так мы думали – блажь какая. А приедет – разъяснится.

– Какого черта думать и решать! Он у вас свои деньги просил из чужой страны, где потерялся. Свои! А в этом «ООО» его денег много больше было. Так. Кто у тебя доверенные лица? Клавдюня, эта старая развратница? Ты знаешь, что когда Максиму пятнадцать было, она обучила его всем премудростям секса, и Игоря в постель тащила? А меня, так просто возненавидела люто, за то, что я не возжелал ее прелестей? Ну, да ладно, это лирика. Вы думали – у Игоря блажь? Ну, так, у тебя теперь блажь будет.

И Олег четко, дважды, озвучил Ромину, что он должен сказать своей подруге. И еще: «Как его? Этому Калинину. Завтра в девять чтоб деньги готовы. А что не так вдруг заикнешься, то и денег тебе никаких ждать не надо, чтобы жизнь свою жалкую выкупить». При этих словах он сделал знак, которому повыше. Тот подошел и приставил пистолет Ромину к виску.

Так были обставлены переговоры Петра Михайловича с самыми близкими людьми.

Ночь и следующий день тянулись бесконечно. Но Петр не вспоминал, не подводил итоги. Его заклинило, и он, за разом раз, корил себя в удивительном идиотизме и безответственности, когда, не думая, пошел ловить машину.