– Это верно. А Максим, в невежестве, не знал мифологической судьбы Эрихистона. И он не знал, что я, местами, нимфа. Дриада Марина Рябинина.

– А я типичная нимфа Калипсо, что в переводе значит – та, что прячет.

– А уж, бесспорно нимфа – твоя мама. Одна из посвященных Аполлоном в великую науку предсказаний. Я думаю, она сестра Харикло.

– Если это и так, мама вряд ли считает за честь. У нее прямые родственные русские связи, и оттуда предсказанья дар.

– Ладно, Валя. Я сейчас с отцом поговорю. Он, по-моему, в Москву должен ехать. Попрошу, чтоб меня захватил. А с тобой мы на связи. Целую.

– А я тебя. Дорогая моя, морозная, снежная. Самая близкая.

Владислав Анатольевич сразу со всем согласился.

– Да, мы едем, если ты так думаешь, что надо. А то ведь можно просто: он вопросы пришлет, наш нотариус твои ответы заверяет. И – вперед. Никто тебя тревожить не посмеет.

– Нет, Я лучше хочу поехать. А по дороге я тебе все расскажу, что для них в уточнении нуждается. Как я думаю. И все подробности истории, как я знаю. Мне будет нужен твой совет.

И позвонила Гущину.

– Да что вы так стремительно. Я же сказал – как сможете.

– Я этого не слышала. А в Москве так и так послезавтра буду. Я позвоню, и уточним время.

Гущин пометил в ежедневнике, и стал собираться. Анна Андревна назначила встречу в кафе.

Для консультаций в институте Сербского пригласили профессора Марью Егоровну. Она соскучилась по дочери и не хотела жить в гостинице. И Анна Вербина, недолго пробыв на Кавказе, вернулась в Москву окружить свою маму домашним уютом.

Днем, когда мама уезжала в институт, Анна Андреевна могла выкраивать время для встреч. Виктор Гущин ждал ее в холле кафе. Она выбрала столик в углу, у окна.

И Гущин рассказал о двух различных дисках. О том, как мысль направила обследовать чердак. И о следах крепежных тросов.

– Занятные штрихи и важные детали, – задумалась мечтательница вслух. – У меня и тогда не укладывалось, что за жестокая дикость – зверски убить любовницу за предательство, совершенное ее мужем в добрачный период. Олег, наверно, психопат, но вряд ли до безудержной агрессии. А чердак ничего в себе больше не может таить?

– Там вылизали все, до гвоздика в доске. Преступник настолько не наследил, что не на кого даже и подумать.

– У меня есть два часа. Мы можем подъехать в тот дом, чтобы мне не терзаться под грузом неясных догадок?

И, конечно, они поехали. Анна Андреевна попросила сразу провести ее в подъезд со сломанным затвором на чердак. Посмотрела на новый замок, но наверх не поднималась. А постояла на площадке какое-то время, и медленно, по лестнице, стала спускаться. Прошла один пролет, и задержалась возле шахты мусоропровода.

– Что происходит с мусором внизу?

– Наверное, попадает в какой-то контейнер.

– Давайте уточним и посмотрим.

Гущин позвонил диспетчеру, прислали уборщицу Морозову. Шахта мусоропровода заканчивалась специальной комнатой, имевшей отдельный вход со двора. Уборщица Морозова открыла эту дверь. Под шахтой, как ловушка, действительно стоял контейнер. Но он был переполнен, и мусор выпадал на пол каморки.

– Это часто бывает, что контейнер не вмещает все? – спросила Вербина.

– Да всякий раз. Ведь никто не думает, что надо и меру знать. И бросают все, пока втолкнуть сумеют. Иной раз шахту чистим между этажами. Народ весь бескультурный, хотя и денег нахапали.

– Вы когда убираете здесь?

– Перед тем, как машина приходит. Утром. Зимой – часов в шесть.

– Вы помните тот день, кода в соседнем подъезде убили балерину? Перед Новым годом?

– Так мне к чему это помнить? Убили – не убили. Я утром убралась, и свободна на целые сутки, – отчеканила женщина механически. Но сразу уточнила – Помню. Все об этом говорили. Помню, что слышала. Но мне какое дело?

– Вот в чем вопрос: не видели в тот день чего-то странного в контейнере наверху, или возле него?

– Я не очень-то разбираюсь, что странного и не странного в мусоре. Люди выбрасывают, значит им избавиться надо. Да вы кто, гражданочка, милиция? Что вы меня все пытаете?

Гущин показал удостоверение.

– Да, милиция. Я следователь и майор. А дама – моя помощница.

– Вот именно, что дама. И нечего ей по помойкам шастать.

– Вас спросили – будьте добры отвечать, – строго и официально произнес Виктор Васильевич.